Михаил Годенко - Вечный огонь

— Слушаюсь, товарищ капитан второго ранга! — Алексей Горчилов вскочил с места, даже руки вытянул по швам, вроде бы кто-то невидимый и неслышимый подал ему команду «смирно».

— Да что там — слушаюсь? Надо брать дело в свои руки, чтобы хозяин чувствовался! — Мостов обернулся к Горчилову, недоуменно заметил: — Зачем вставать? Я ведь просто беседую пока, не приказываю. — Жестом попросил сесть. — Мичмана Макоцвета окоротить придется. «Тыкает» своему начальнику, инженеру. Скоро, гляди, заставит ключи подносить!

— Вряд ли, товарищ командир.

— К тому движется… — Командир одной рукой потирал подбородок, другой копался в кармане кителя — обычный его жест. — Конечно, с людьми надо по-людски. К тому же команда в реакторном знающая, можно сказать, с первого шва электросварки находится на лодке. Вначале работали вместе со строителями. А спустили лодку на воду — проводили на ней швартовные испытания, заводские испытания. Ясно, поучиться у них есть чему, хотя бы у того же Макоцвета. Но при этом и свою командирскую волю терять нельзя.

Алексей понимал справедливость упрека, но вместе с тем он не знал, как себя поставить в команде. С матросами еще ладно, а со старшиной группы мичманом Макоцветом как быть? Мичман служит много лет, прошел все ступеньки. Он намного старше Алексея, пришедшего на лодку, считай, с ученической, то есть училищной, скамьи. Потому мичман и поучает своего командира, упрекает частенько за неумелые действия неизменной своей присказкой:

— Вот бесового батьки работа!..

Алексей Горчилов узнал от самого Макоцвета, что родом тот с Брянщины. Даже удивился:

— Я считал, вы щирый украинец.

— Он самый и есть!

— Родились, оказывается, в России?

— Где нашего брата, хохла, только нет: и на Кубани, и в Заволжье, и в Казахстане, и на Алтае, и на Дальнем Востоке. Селами, районами живут, целыми округами поселяются. Где объявится пустой клочок земли, там, глядишь, уже хохол вырос. Сильно народ землю любит, без земли дыхнуть не может. В Канаде, говорят, целыми провинциями проживают… Наше село на Брянщине. Необычное поселение: наполовину украинское, наполовину русское. Нижний порядок — хаты, верхний порядок — избы, между ними — широченная улица, бурьяном заросла. На той улице, как на выпасе, живность кормится. У наших хат все больше свиньи на привязи пасутся, у ихних изб — гуси на свободе разгуливают. Они нас кабанами обзывали, мы их гусаками кликали. Бывало, устраивали потехи: держат гусыню под мышкой и гукают в нашу сторону: «Хохлы, вы такое ядите?» Наши отвечают: «А поросячьего хвоста не хочешь?!» Рассказывают, раньше и драки случались, и тяжбы. Ну а теперь-то что — все в едином колхозе, переженились, перероднились, не разберешь, где хохол, где кацап.

Когда шумела война, Макоцвет малым хлопчиком бегал. Но медаль получил. Настоящую, фронтовую — «За отвагу». Был связным у партизан. По балочкам, по камышам, по кустам терна мышонком пробирался у немцев под самым носом, сведения разные добывал и кому надо передавал, на след наводил — вот и отметили. Он ее пуще глаза бережет, мелом чистит, суконкой полирует, носит только в особых случаях, потому что дорогая.

Во время первого выхода в море Алексею Горчилову хотелось стоять на швартовах, видеть, как уплывает пирс, как отдаляются сопки, как ложится вспененная полоса, над которой кружатся и галдят чайки, словно грачи над свежей бороздой, с той только разницей, что белые. Про грачей мичман подсказал. Он всегда так говорит, глядя на чаек:

— Точно грачи суетливые.

Хотелось бы видеть, как сужается бухта за кормою и открывается вдруг простор, где не за что глазу зацепиться. Хотелось бы… Но у молодого, можно сказать, даже юного офицера есть свои дела, свои обязанности. На швартовах стоят люди, специально выделенные по расписанию.

Алексей Горчилов, следя за приборами в своем отсеке, уловил переданную по трансляции команду Мостова о погружении. Слышал также доклад старшего помощника о том, что «трюма очищены». Понял по могучему дыханию турбин, что лодка, погружаясь, набирает ход. Ему даже показалось, что ощущает всем своим существом упругое сопротивление воды, будто он вместе с лодкой делает усилие, чтобы рассечь толщу. Почудилось, как потрескивает корпус лодки, сдавливаемый неимоверной тяжестью глубин, готовый проломиться. Но это только легкое бодрящее ощущение, не больше. Славный такой холодок первоначального опасения, которое будоражит тебя всего, заставляет собраться, напружиниться, обостряет слух, зрение, приводит все твое существо в готовность к испытаниям. И ты ждешь испытаний. Вот-вот что-то случится. Услышишь сигнал тревоги, напрягая волю и силу, станешь бороться и за себя, и за корабль.

Некоторое время спустя он расслабился, стал посмеиваться над собой, иронически думать: «Салага! Включил воображение. Размагнитился. Поджилки задрожали!..»

Он понимал, что в действительности все получается не так, как ожидаешь, все происходит по-иному. И когда что-либо такое случается, то действуешь, не успев подумать. Лишь после переживаешь страх и заботу.

Особенно ему запомнилось, как во время ужина в кают-компанию зашел командир корабля Мостов и полушутя-полусерьезно поздравил его:

— Инженер!.. С первым выходом!

— Спасибо, товарищ капитан второго ранга! — Алексей поднялся, вытянулся.

Мостов улыбался, оглядывая офицеров, сидевших за столом, который служил и обеденным, и для игр в шашки, шахматы, домино, на котором газеты раскладывают, боевой листок рисуют. В шутку заметил, кивнув в сторону Горчилова:

— Видать, здорово гоняли в училище по строевой подготовке. Вон как вскакивает. Вы-то уже небось забыли, как надо стоять перед старшим, как пожирать глазами начальство! — Ему забавно было глядеть на Алексея Горчилова, потому что тот напоминал Анатолию Федоровичу его собственную флотскую юность.

Больше всего поразило Алексея Горчилова всплытие.

Лодка шла долгое время подо льдами. Ощупывая приборами лед, искала свободную воду для выхода на поверхность.

Полынья оказалась чистой и просторной. Будто ветры и течения специально потрудились, раздвинув ледяные горы, чтобы принять субмарину.

При всплытии огляделись. Мостов приказал обследовать ледовые берега. В надувную шлюпку сели старпом и боцман. Они осторожно подошли к низкому краю ледяного облома. Боцман оставался в шлюпке, старпом же, выйдя на лед, осмотрел закрайки, нашел место, где лодке удобней всего ошвартоваться, заметил торосы, за которые можно прихватиться концами.

Подрабатывая винтами помалу, лодка подошла к избранному месту. Стоящие на палубе подкладывали кранцы между бортом и сколом льдины, чтобы лед не повредил корпус лодки. Когда были поданы швартовы и накрепко прилажены-закреплены за надежные глыбы, часть команды, свободная от вахты, вышла на лед по переброшенным сходням.