Павел Лукницкий - Делегат грядущего

— Хорошо! — с оттенком беспокойства, но явно не желая отклонить просьбу Саиды, произнес общественный деятель. — Я очень быстро вернусь. Но вы никуда далеко не уходите. Вас по одежде могут принять за американцев, а у нас, знаете…

Саида с улыбкой ответила, что у нее всегда есть возможность назвать свою подлинную национальность и что она по опыту знает: к приезжим из Советской страны народ здесь приветлив.

Машина уехала. Меимбет и Саида остались одни, расположившись под одиноким деревом. Жара все-таки была нестерпимой, разговаривать не хотелось.

Вдали виднелись накаленные солнцем бараки из гофрированного железа, обведенные сточными канавами; едкая, удушливая пыль поднималась над ними и над дорогой, затягивая, как рыже-красным занавесом, рабочие кварталы города… Саида думала о том, что всего три недели назад она ходила по Москве, не обращая внимания ни на новые, в лесах, строящиеся дома, которых не было в прошлый ее приезд из таджикской столицы («Что ж особенного? Москва, как и все города в стране, строится, всегда строится!»), ни на витрины магазинов, в которых всегда толпа покупателей («Вот толкучка! И никогда в Москве не проберешься ни к какому прилавку!»), ни на порядок на улицах (он был естественным и привычным)… Тогда, в Москве, Саида не задумывалась ни о своей биографии, ни о жизненном пути любого из встречных людей. Ее даже удивило бы, если б кто либо стал спрашивать, как она, дочь памирской женщины, питавшейся некогда в зимние месяцы травами, верившей в драконов и дэвов, не знавшей ни о чем, что существует за ледяными пределами Высоких Гор, стала советским научным работником, молодым ученым-биологом, депутатом Верховного Совета своей родной Таджикской республики!.. Что ж тут особенного?

Здесь, в чужой, незнакомой стране, сознание Саиды осветилось иным, всепроникающим светом. Всю свою жизнь Саида увидела перед собой, словно собранной в фокусе и увеличенной, как в линзе телескопа. Каждый день ее жизни, каждый шаг в ее жизни представлялись здесь сотням людей, слушавшим ее автобиографические рассказы, сказкой, необыкновенной, тут же превращаемой в легенды о ней. То была светлая легенда о счастье, способная обойти все дикие горы огромной Азии, все заледенелые на гигантских высотах и влажные от тропических испарений долины, в которых миллионы обездоленных людей ищут счастья, хотя бы только в призрачных фантастических представлениях, передаваемых из уст в уста, с оглядкою, с уха на ухо… Как бы не услышал надсмотрщик, стоящий неподалеку с плетью, как бы не узнал господин, распоряжающийся жизнью и смертью своих «пасомых».

Прямые лучи солнца, обойдя ветви дерева, прервали размышления Саиды. Сидеть на месте было невыносимо. Разглядывая в стороне от дороги за кромкой рисового поля руины какого-то здания, над которым возвышался обглоданный временем, полуразваленный минарет, Меимбет предложил сходить осмотреть его…

Полуразрушенное здание оказалось, по-видимому, остатками какого-то древнего мусульманского медресе. Сложенные строгим квадратом из сырцового кирпича, низкие стены его были местами разрушены донизу. Здесь образовались проходы во внутренний двор, невероятно грязный, захламленный, насыщенный отвратительными запахами. Когда-то тут были аллеи могучих деревьев, но от них во дворе остались только ряды гнилых пней. В центре двора виднелась квадратная яма с зеленовато-коричневой зловонной водой — остаток некогда чистого водоема. Над развалинами мечети высился минарет.

По обе стороны здания тянулись многочисленные стрельчатые ниши. За каждой из них зияли, как дыры, крошечные кельи — каменные мешки, в этих кельях ютились люди. Они повысовывались из ниш, робко взирая на пришельцев, не решаясь выйти во двор. Из некоторых келий тянулся запах опиума и гашиша. То там, то здесь раздавались стоны, дикие, протяжные возгласы.

Непредставимо грязные, полуголые мужчины и женщины, со спутанными, слипшимися волосами, с кожей, покрытой коростой грязи, язвами и болячками, старались оторвать от себя прижавшихся к ним детей, загоняли их в кельи подальше от неведомых им пришельцев, от которых, как они, очевидно, думали, нельзя было ожидать ничего хорошего. Во взглядах этих несчастных, потерявших человеческий облик людей Саида читала испуг, подозрительность и враждебность. Все они, казалось, спрашивали ее: «Кто вы, хорошо одетые незнакомцы? Что нужно вам здесь?»

Саида вместе с Меимбетом подошла к одной из ниш, в которой стояли рядом мужчина и женщина, как будто менее испуганные, чем другие. Саида попробовала заговорить с ними на фарси.

— Бог милостив! — сказала Саида, обращаясь к женщине. — Кто вы? Кто эти люди, живущие здесь? Не бойтесь нас, мы ничего не хотим вам плохого!

— Мы — временные творения этого мира, испытывающие милость бога! — вместо женщины ответил мужчина, чьи чресла были повязаны грязной тряпицей, а борода была всклокочена и спутана.

Но во взоре этого человека, сверкающем и голодном, Саида уловила горечь иронии и некое, так не вязавшееся со всем его обликом высокомерие.

— Мы живем здесь, — произнес он, — и платим за наше жилье хозяину… Что вам нужно от нас?

— Разве у этого преддверия ада есть еще и хозяин? — изумилась Саида.

— У всего на свете есть хозяин. Каждую луну мы платим ему три монеты. Разве наше достойное света очей ваших обиталище не стоит, госпожа, этих денег? — ответил мужчина на ломаном фарситском языке. — Я работаю на фабрике господина Махрам-Али. Моя жена тоже работает там. Каждую луну получаем мы шесть монет. Разве плохая жизнь?

— Кем вы работаете? Что за фабрика?

— Мы — веретенщики. Текстильная фабрика. Вот, рядом она!

— А кто эти люди кругом?

— Кто знает? Все люди. Все платят. Есть непотребные продавщицы своего тела. Есть воры. Есть безумцы, нашедшие блаженство в парах опиума. А есть и честные рабочие, испытывающие милость бога… Идите дальше от нас. Что надо вам? Взорам ференги нечем усладиться у нас… Мы не тревожим ваш покой, не тревожьте вы наш! Вам будет лучше!

В словах мужчины была угроза. Конечно, Саида могла назвать себя, сказать, что она явилась не из-за океана… Этот всклокоченный, полуголый, но не потерявший гордости человек заговорил бы совсем иным тоном! Только к чему было делать это? Да и уместно ли?

Саида тронула за локоть Меимбета, пересекла двор, направилась к ступеням поперечной стены, над которыми полукружьем высилась арка. Поднялась по ступеням. В проходе под аркой Саида чуть было не споткнулась о нечто простертое на каменной плите и остановилась, испуганная: перед ней лежало человеческое существо, скрюченное, распространяющее ужасный запах разложения. Сначала Саида подумала, что это труп, прикрытый обрывком бараньей шкуры. Но, обойдя лежащее тело, Саида увидела лицо женщины — еще молодое, невероятно исхудалое лицо; глаза — огромные, осмысленные глаза, выражавшие ужас. Перед лицом этой полуживой женщины на каменной плите лежала деревянная ложка, стояла пустая глиняная миска. Содрогнувшись, Саида увидела обрубок ноги женщины, завязанный грязными тряпками, распухший и потемнелый от уже начавшейся гангрены.