Александр Авдеенко - В поте лица своего

— Почему смеюсь? Мне нравятся люди, гордые своим трудом. По правде сказать, слушала вас с завистью. Но ничего! Лет через пять и я, беседуя с каким-нибудь попутчиком на подступах к рабочей столице, буду гордиться делом рук своих: «Вот этот комплекс, вот эту улицу строила я». — Она указала глазами на огни табло: — Нас просят застегнуть ремни.

Самолет скатился с воздушной горки, упруго опустился на шершавый бетон и помчался по нему. Стало жарко и душно. Ломило в ушах.

— Меня, наверно, встретит мама, — сказал Саша. — Мы довезем вас до гостиницы.

— Спасибо. Мне еще надо получить багаж.

— Это сделаю я. Давайте квитанцию.

— Нет, я сама.

— Хорошо. Мы вас подождем на стоянке.

Она не успела ни отказаться, ни согласиться. Раскрылась дверь. Земля пахнула утренней свежестью. Поток пассажиров подхватил их. И я сразу же потерял их из виду.

Не до них теперь! К самому себе прислушивался. Себя одного как бы со стороны разглядывал. Как же! Вернулся на родину своей души. О ней, о собственной душе, размышлял.

Она родилась и закалилась в огне. Бывает морская, городская, таежная, крестьянская, солдатская душа, а моя — огненная. Всегда горела и светила. Во все времена — счастливые и горестные, кровавые и бескровные. Куда бы ни забрасывала меня судьба — в Челябинск, в Свердловск, Москву, на строительство каналов Москва — Волга и Волго-Дон, в Донбасс, на фронты Отечественной войны, в Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго, Лондон, Париж, Токио, Дели, Рейкьявик, Берлин, Будапешт, — всегда она была во мне, моя огненная душа. Я отдал комбинату любовь, лучшие годы жизни, а получил взамен огненную душу. Сколько раз спасала она меня, моя огненная душа! Неисчислимы богатства, какими наделяла, наделяет и будет наделять своих сыновей железная мать — рабочая родина.

Я снял шляпу, пригладил волосы, медленно оглянулся окрест и растянул, что называется, рот до ушей.

Вот и снова на родной земле. Укрытая асфальтом и бетоном, застроенная зданиями аэропорта, ангарами, какими-то вышками, павильонами. И над всем этим высоченное, чистейшее, промытое дождями и прокаленное жарким солнцем небо, небо, какое приходилось видеть разве только в счастливых снах детства и юности…

Земля первой пятилетки. Исток нашей тяжелой огненной индустрии. Купель снарядной и бронебойной стали, сокрушившей броню гитлеровской империи. Могучий костер, от которого возгорелся неугасимый огонь всех наших пятилеток, прошлых и будущих. Край легенд и легендарных былей. Бывшая глухая окраина России. Земля уральских казаков, бунтовщиков, соратников Емельяна Пугачева. Земля, на которой впервые и во всю свою мощь был развернут и осуществлен ленинский план ГОЭЛРО.

Обетованная земля первопроходца Егора Ивановича Катеринина. Земля моего крестного отца Богатырева, моего партийного наставника Гарбуза. Моих друзей Атаманычевых, моего Антоныча, именем которого теперь называется Академия педагогических наук. Моей сестры Варьки. Моей любимой, безвременно погибшей Елены. Земля моей юности.

Здравствуй. Здравствуй. Здравствуй.

Прими меня, родная, в свои добрые объятья, как и сорок лет назад. И не выпускай до конца дней моих.

Первые шаги по чудо-земле, первые глотки ее живительного воздуха… И вдруг острейшее желание жить, работать, искать и находить, радовать и радоваться ударило мне в сердце, в голову, в ноги, руки, в каждый мускул и превратило меня из секретаря обкома, преклонных лет человека, в юношу, машиниста танка-паровоза «двадцатка», ударника первой пятилетки, в «легкого кавалериста», комсомольца, героя без золотой звездочки, без единого ордена и медали.

Потерянно стою с обнаженной головой на летном поле. Вот как удивительно началась работа над самим собой…

— Гражданин, почему стоите? Все пассажиры давно прошли в аэровокзал, а вы задерживаетесь. Пройдемте!

Милый ты мой ревнитель аэродромных порядков! Зачем ты вернул меня из прошлого в настоящее?

— Вы меня слышали, поняли, гражданин? Пройдемте!

Иду, земляк, иду. Порядок есть порядок.

За невысокой чугунной решеткой, отгораживающей летное поле, в толпе встречающих мне бросился в глаза человек в кожаной куртке, плечистый, с мощной грудью, седой и чернобровый. На целую голову возвышался над всеми. Вот это сюрприз! Алеша Атаманычев! Друг юности, ставший по роковому стечению обстоятельств, как говаривали в старину, моим заклятым недругом. Зачем он здесь? Не меня ли приехал встречать? Как было бы хорошо, если бы ради меня сюда явился. Ох, Алеша, как ты нужен мне сейчас!..

И он меня узнал — чуть наклонил голову и вроде бы сделал шаг вперед. Но тут же на его моложавом лице появилась презрительная отчужденность и он отвернулся.

Я прошел дальше, на площадь, к стоянке такси. Мгновенно улетучилась радость. Вспомнилось самое худшее, что было в моей жизни, чем угрызался много лет: гибель Лены на горячих путях весной тысяча девятьсот тридцать третьего.

Итак, мой первый день, мои первые минуты в родном городе.

Телеграмму о вылете я не давал, на встречу не рассчитываю. Направляюсь к стоянке такси.

Дорогу мне преграждает пожилой, с медно-красным лицом, в форменной фуражке водитель такси. Ишь какой ловкий калымщик!

— Вы товарищ Голота?

— Да. В чем дело?

— Андрей Андреич попросил меня встретить вас.

— Андрей Андреич? Кто это?

— Директор комбината! Булатов.

— Булатов?.. Странно. Я никого не просил встречать меня.

— Ничего странного. Булатов, это самое, уважает вас, как и все в городе. Вот и встречаем. Он бы и сам примчался, да заболел.

— Что с ним?

— Вроде бы нелады с какой-то железой. Острый приступ. Всю городскую медицину на ноги поднял. А она в один голос: «Требуется операция. И недельки три полежать в больнице». Но разве он расстанется с комбинатом на такое время? Для него план дороже собственной жизни.

— План выполняет не один директор.

— Самому хорошему оркестру требуется начальник с дирижерской палочкой. Вам ли этого не знать? Да, постойте! Вы, это самое, один прилетели?

— Один. А что?

— Такие начальники, как вы, с сопровождающими, со свитой путешествуют.

— А мне, представьте, и одному хорошо.

— Не обижайтесь, товарищ Голота, это я так… чудака валяю. Ну ладно, это самое, пошли в мою телегу. Довезу куда надо.

Подходим к темно-вишневому «жигуленку», усаживаюсь рядом с загадочным водителем, кладу портфель на колени.

— Я думал, вы таксист. Форменная фуражка попутала.

— Правильно думали. Самый настоящий таксист. Ради вас временно пересел с государственной на личную колымагу. Такси ждет меня около гостиницы. Там мы поменяемся: вам оставлю «Жигули» без шашечек, а сам сяду в «Волгу» с шашечками. Вы, это самое, водительское удостоверение прихватили с собой на всякий случай?