Альберт Лиханов - Встречи

Я пошел узкой улочкой, спрашивая у встречных.

— Вот здесь и живет Морозова Марина, — указали мне дом.

«Но почему Марина?» — в недоумении пожал я плечами, ступив за голубую оградку.

На крыльцо вышла девушка в розовом платье. Я шагнул ей навстречу.

— Ирина! — вырвался у меня возглас.

Вижу, она не узнает меня. Подойдя к ней совсем близко, я спросил:

— Разве ты не Ирина?!

— Я — Марина… — чуть растерянно ответила девушка.

Теперь я и сам видел, что это не Ирина, хотя так похожа она на нее. И притом… в розовом платье.

— А где же Ирина? — спросил я тогда.

— Наша Ирина погибла на войне… — был мне ответ.

Я отступил на шаг.

— Да как же это так?! Санинструктор Морозова…

— Нам было письмо от ее командира, — пояснила Марина. — Заходите к нам в дом, я дам вам прочитать.

«Нет, нет больше Ирины, — думал я. — И не побывала она в Соколках после войны…»

Да, много-много раз еще скажут те, кто вернулся оттуда живым:

— Отзовись, Незабудка, я — Сокол…

Ее младшая сестра Марина подает мне письмо от командира взвода разведки. Я вижу подпись лейтенанта Волнушина…

А годы идут.

И пройдут еще многие десятилетия… но никогда из того далекого прошлого, помеченного годами сорок первый — сорок пятый, не перестанут слышаться позывные Незабудки…

В очередное воскресенье наконец-то компания сотрудников четвертого отдела собралась за город. Анюта Голубева уговорила всех идти на дачу своего дальнего родственника, какого-то Кузькина. Дача была довольно далеко, стояла в стороне от дачного поселка, на самой опушке леса. Ни электричества, ни печей на даче не было — Кузькин летом любил отдыхать от всей цивилизации сразу. Но зато, по словам Анюты, на даче имелись свечи в тяжелых глиняных подсвечниках — Кузькин был самодеятельным художником; и еще — медвежьи шкуры вместо ковров и лосиные морды с рогами вместо вешалок: Кузькин не был охотником, он был просто предприимчивым человеком. Все это обещало романтичный отдых, о котором можно будет долго потом вспоминать.

Руководила сборами энергичная Светлана. Впрочем, энергия уходила у нее в голос, и это не привело бы ни к чему хорошему, если бы не Витя Мощаков. Высокий, очкастый, очень умный, он был молчалив и удивительно умел находить себе дело. Кучу вещей, уложил он в рюкзаки и кучу вещей оставил, спрятав за шкаф от бдительного взгляда Светланы. И в самом деле: ну, зачем, например, в лесу эта лакированная желтая сумочка? Не в театр ведь идти.

Собирались долго. Ждали то одного, то другого. Бегали в магазин то за одним, то за другим. Устали от сборов, чуть не перессорились, и вышли из города, когда начало уже темнеть. Утих ветер, снег больше не крутился по улицам. Небо понемногу покрывалось звездами, и тонюсенький месяц поднимался над крышами. Рассерженные долгими сборами, все понимали, что надо срочно перейти в хорошее настроение — иначе что же это за отдых? Смеялись, толкались, взвизгивали, громко говорили, пытались даже петь. И не заметили, что с каждым часом становилось все холоднее. Морозец только прибавил краски на городские серые лица и пощипывал то за нос, то за щеки. Замерли деревья, застыл воздух. Вокруг месяца поблескивало серебристое колечко.

Пришли к даче уже когда небо окончательно заполнилось звездами, и мороз лютовал так, что смерзались ресницы и захватывало дух. От тропки до крыльца пришлось брести по целине. Женщины опять взвизгивали, падали, отряхивались и падали снова. Мужчины, нагруженные рюкзаками, лезли молча, иногда чертыхнется кто-нибудь в сердцах, и все.