Леонид Ленч - Душевная травма [Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом]

— Друг! Товарищ! Брат! Пересади меня отсюда, Христом-богом прошу!

Официант вежливо, но непонимающе улыбнулся и прокричал в ответ явно не по существу:

— Мы не виноваты, нас кухня задерживает!

Что оставалось делать Смолкину? Он поднялся и, пошатываясь, с распухшей головой, побрел к себе в номер.

Утром предстоял отъезд домой. Захотелось позвонить по телефону жене, услышать ее голос, сказать, что вот, мол, даже не поел сегодня твой бедный Инокеша, — пусть пожалеет!

Смолкин набрал нужный ему номер междугородной телефонной станции. На двадцатом длинном гудке мелодичный женский голосок сказал: «Ждите!» — и наступило молчание. Через полчаса Смолкин не выдержал и положил трубку на рычаг. Снял — молчание! Еще через полчаса телефон ожил. Настойчивый Смолкин снова набрал номер междугородной станции. На двадцать пятом длинном гудке другой женский голосок, столь же мелодичный, опять сказал: «Ждите!» И снова наступило молчание. Смолкин устроился в кресле подле столика с телефоном поудобнее и решил про себя: «Хорошо! Буду ждать и дождусь соединения, черт вас возьми!»

Проснулся он от стука и, открыв глаза, увидел, что трубка, выпавшая из его ослабевших рук, лежит на полу расколотая. Она издавала короткие не то взвизги, не то стоны — что хотите, но только не гудки! Так и не удалось ему позвонить домой, так и не пожалел никто в тот вечер бедного Инокешу!

Утром Смолкин подошел к дежурному администратору на этаже, величественной даме в седом парике, и честно признался в том, что разбил телефонную трубку.

Величественная дама вежливо улыбнулась ему и сказала:

— Вам придется спуститься вниз и уплатить в кассу штраф за трубку.

Она назвала сумму. Смолкин вздрогнул, подумал: «Ого! Вагон-ресторан побоку. Придется ехать всухомятку!»

На языке его уже лежало крепкое словцо, но, спохватившись, он проглотил его и ответил даме, как полагается, с такой же убийственно вежливой улыбкой:

— Спасибо за внимание! Сейчас уплачу!

И пошел вниз пешком, — лифт не действовал.

Сережка жил с отцом и матерью в маленьком городке «в самой сердцевине России» — так говорил Сережкин отец, учитель местной школы.

Сережке городок нравился. Нравились его трехоконные одноэтажные домики и дощатые тротуары. А больше всего нравился соседский двор, куда можно было запросто зайти поговорить с козой Бяшкой, понимавшей человеческий язык.

Стоило только Сережке подойти вплотную к Бяшке, лежавшей подле сарайчика в небрежной позе властелина двора, и, заглянув в ее пегие глупые глаза, сказать: «Бе-е», как Бяшка тут же отвечала: «Бе-е»; Сережка говорил: «Бе-е-е» — и коза тоже повторяла: «Бе-е-е». Она, дурочка, со всем соглашалась, что ей ни скажи!

Еще жил во дворе кот Максим, нахал и драчун, здоровенный щекастый зверюга, серый, по бокам черные полосы, безбоязненно вступавший в борьбу с любой уличной собакой.

Максим относился к Сережке снисходительно, иногда даже позволял себя погладить, но чаще грозно урчал, когда мальчик приближался к нему, — предупреждал, что у него плохое настроение и ему не до Сережки.

Тихая и в общем мирная Сережкина жизнь кончилась с приездом деда Николая Ивановича, маминого отца.

Дед был низенький, коренастый, краснолицый и голубоглазый, на голове поношенная моряцкая фуражка с золоченым потемневшим «крабом».

Мама говорила, что дед за долгую свою жизнь был и рыбаком, и моряком, и охотником, и в какие-то там экспедиции ходил в тайгу, а сейчас на пенсии и живет один, и еще что он «чудак и баламут» и, наверное, приехал неспроста, а с какой-то тайной целью. И что надо быть начеку, потому что дед может всех и все забаламутить.

И дед действительно всех и все взбаламутил, а в первую голову Сережку, которого увидел впервые. Сережка с ним подружился, спали они с дедом в одной комнате.

На второй день по приезде Сережка спросил у деда:

— Ты, дед, откуда взялся?

— Я взялся с Дальнего Востока! — ответил дед и подмигнул Сережке загадочно.

— А где он, Дальний Восток?

— На Востоке, — усмехнулся дед. — На Дальнем.

— Ты покажи — где?

— Покажу! Завтра утром. Рано-рано, когда солнышко только еще встает. Я тебя разбужу, и ты его увидишь.

И разбудил. Сережка стал капризничать, хныкать — не хотелось вылезать из теплой постели, но дед был неумолим. Пришлось подчиняться. Продолжая кряхтеть и хныкать, Сережка встал, надел рубашку, штаны с помочами, сунул босые ноги в тапочки и тихонько вместе с дедом вышел на крыльцо.

Утро было свежее, росистое. Дивной ароматной прохладой тянуло от темной зелени сиреневых кустов из палисадника.

Дед показал Сережке на малиновый шар солнца в чистом, но еще не голубом, а призрачно-сероватом небе и сказал:

— Вот там — Дальний Восток!

— Красиво как там! — не отрывая глаз от малинового шара на горизонте, сказал Сережка.

— Сказка! — подтвердил дед-баламут. Помолчав, он нагнулся к Сережке и сказал ему на ухо, шепотом: — Хочешь, поедем туда насовсем — жить?!

— А как же мама с папой?

— Уговорим — и они тоже поедут!

Подошла коза Бяшка, просунула голову в щель между досками забора, сказала: «Бе-е», здороваясь с Сережкой. Сережка ответил ей: «Бе-е», коза вежливо тряхнула головой — поблагодарила за утренний привет. Где-то в кустах противным баритоном вякнул кот Максим. Наверное, охотился за воробьями, прыгнул, промахнулся и сам себя обругал по-кошачьи.

— Бяшку и Максима возьмем с собой? — спросил у деда Сережка.

— Зачем? Кого ты удивишь своей козой да котом? У нас, брат, на Дальнем тигры еще живут. Ты видел тигра?

— На картинке видел. И в кино показывали.

— Это все чепуха. Я тигра, вот как тебя сейчас, видел. В естественных условиях!..

Дед стал рассказывать Сережке про тигров. Тигр — прекрасный, огромный зверь. Он как полосатое солнце, но не малиновое, как сейчас, а золотое, как в полдень. И с темными красивыми полосками вокруг туловища. Одним ударом своей царственной лапы тигр может свалить с ног быка. Клыки у тигра, как сабли, — острые и беспощадные. Тигр — хищный зверь, среди них попадаются даже людоеды.

— Людей едят?! — ахнул Сережка.

— Едят!

— И детей… тоже?

— И детей. Кто попадется, того и стрескают. Я одного такого молодца прикончил. Давно это было.

— Как… прикончил?

— Так! Из ружья! Прицелился, бахнул — и… стал мой тигр чучелом. Знаешь, что такое чучело?

— Не знаю!

— Темный ты человек, Сережка! — вздохнул дед. — Ну, шкуру с него содрали, набили опилками, зашили, глаза вставили стеклянные, и сделался мой тигр как живой. Вот это и называется — стать чу-че-лом. Понял?

Сережка кивнул и, подумав, спросил:

— А я могу тигра прикончить?

— Можешь! — сказал дед. — Но для этого тебе надо поскорее вырасти. А чтобы поскорее вырасти, нужно отсюда мотать на Дальний Восток. У нас там все в сто раз быстрее растут, чем здесь: и цветы, и трава, и зверята, и ребята!