Леонид Ленч - Душевная травма [Рассказы о тех, кто рядом, и о себе самом]

Я шел домой по боковой пустынной улице, и, боже ты мой, как тяжко было у меня на сердце от сознания, что я теряю Нату. Эта мысль приводила в отчаяние.

Но все получилось иначе. Наверное, права была Вера Сергеевна — героем серьезного романа Саша стать не мог. И не потому, что он был пошл и глуп, впоследствии мне приходилось сталкиваться с пошляками и дураками настоящими, крупного калибра, — нет, тут было другое. В своем умственном развитии Саша остановился на отметке 14–15. Духовно он остался мальчиком, хотя физически это был сильный, красивый юноша, даже уже не юноша, а молодой мужчина. Ната быстро во всем этом разобралась и поняла, что Саша не только не герой ее романа, но даже и для представительства, как сказала Вера Сергеевна, не годится.

Саша жил в своем чуланчике в доме интенданта, колол дрова, ходил с Екатериной Николаевной на базар — таскал за ней тяжелые корзины с продуктами, забавлял сестер своими мальчишескими выходками и шалостями. На службу к нэпманам Сергей Александрович его устроил, но и нэпманы, видимо, разобрались, что Саша не тот представитель, о котором они помышляли; из уважения к «главному раздувальщику» они, однако, терпели его никчемного помощника.

Как-то я пришел вечером к Нате. Дверь на мой звонок открыла незнакомая мне женщина в черной шляпе со страусовыми перьями, в белом бальном платье с глубоким декольте. Ее губы были грубо и ярко накрашены, бирюзовые глаза сильно подведены.

— Вы к кому? — спросила незнакомая женщина неестественно тонким голосом.

— К Нате!

— Ее нет дома!

Дверь захлопнулась. Недоумевая, я позвонил вторично.

— Что вам нужно? — отозвался за дверью тот же голос.

— Извините… а где Ната?

— В цирке!

— Как… в цирке?

— Она вышла замуж за лилипута и сегодня в первый раз с ним выступает на арене.

За дверью поднялась какая-то возня, послышался приглушенный смех. Потом дверь распахнулась, и я увидел хохочущую Нату, а за ее спиной незнакомую женщину. Свою шляпу со страусовыми перьями она держала в руке. Это был Саша.

— Неужели ты не заметил вот это? — сказала Ната, показав на рыжеватую мужественную курчавость, украшавшую Сашино декольте, и продолжая смеяться. — Мы с Верочкой хотели его побрить, он не дался. У тебя есть папиросы?

— Нет!

— Саша! — приказала она гусару. — Идите за папиросами!

— Есть идти за папиросами. Переоденусь и побегу.

— Я хочу, чтобы вы так пошли!

— Но, Наточка…

— Никаких «но». Ступайте так!

Саша отдал Нате шляпу с перьями, подобрал подол бального платья, открыв до колен ноги в высоких сапогах с кокардами, и храбро сбежал с крыльца.

В этот вечер Ната всячески подчеркивала свое расположение ко мне, Саша дулся, острил невпопад и, когда Ната в ответ на его остроты делала пренебрежительную гримаску, бледнел и умолкал надолго. На него было жалко смотреть.

Я ушел домой поздно. Ната вышла на крыльцо проводить меня, и наши объятия в тот вечер были особенно жаркими и головокружительными.

Я опять пошел по боковой, слабо освещенной улице и уже собрался свернуть в переулок, чтобы выйти на главную, как вдруг услышал позади себя быстрые шаги. Кто-то догонял меня. Я остановился и, обернувшись, увидел Сашу. Он подошел. Лицо у него было бледное, глаза, как мне показалось, выражали тоску и муку.

— Я хочу вас проводить немного! — сказал Саша глухо. — Только пойдемте по этой улице, тут людей нет.

— Пожалуйста.

Молча мы прошли с полквартала.

— Скажите, вы из дворян? — сказал Саша, искоса посмотрев на меня.

Неожиданная нелепость его вопроса поразила меня. О чем он? Какие там дворяне?

На завтра назначено собрание служащих Потребсоюза, в правлении которого засели бывшие меньшевики, для обсуждения условий выработанного нашим профсоюзом коллективного договора. Правленцы намерены дать нам бой, возможно, придется в порядке нажима на них настаивать на такой крайней мере, как забастовка. Поддержат ли нас кооператоры-служащие или пойдут за своими меньшевиствующими правленцами? Вот что меня заботило, а он…

— Допустим, из дворян, — сказал я. — Но какое это имеет значение!

— Большое! Если да, то я могу вас вызвать и мы будем драться. Запомните, что просто так я вам Нату не уступлю.

С такой же запальчивостью я ответил ему:

— Я вам тоже ее так просто не отдам!

— Вот и прекрасно! Будем драться!

— Интересно, на чем? На кулаках?!

— Ната говорила, что у вас есть револьвер.

У меня действительно хранился дома старенький отцовский «смит-вессон», в его барабанчике гнездились пять боевых патронов, и я как-то похвастался этим перед Натой.

— Да, у меня есть револьвер. А у вас?

— У меня нет!

— Как же мы будем драться, если у нас имеется один револьвер на двоих?

Саша подумал и сказал:

— Мы бросим жребий, кому стрелять первому.

— Хорошо! Жребий выпадает вам. Что вы сделаете? Спокойненько меня шлепнете?

— Я… наверное… выстрелю в воздух, — сказал Саша. — А вы?.. Если жребий достанется вам?

— Наверное, тоже выстрелю в воздух!

— А если я вам разрешу сделать прицельный выстрел?

— Плевать я хотел на ваши разрешения!..

Мы прошли молча еще квартал.

— Я дальше не пойду! — тронул меня за рукав Саша. — Может быть, я достану второй револьвер? Во всяком случае, буду пытаться. До свиданья!

Тем же заученным конногвардейским жестом он кинул руку к козырьку фуражки, тут же бросил ее вниз и быстро зашагал по темной улице, гулко стуча каблуками по плитам тротуара.

Через неделю Саша и Сергей Александрович уехали в Баку по поручению своих мельников — доставать нефтепродукты — и пробыли там месяц. За это время случилось то, чего я больше всего боялся, а Саша не ожидал: появился серьезный претендент на Натину руку и сердце. Это был настоящий, солидный жених, ему было под тридцать лет, он был низкого роста, но красив — сероглазый, с профилем как на римских медалях, — служил он в местном издательстве на ответственной должности и в городе пользовался славой опытного сердцееда. Евгений Григорьевич — так его звали — стал бывать в доме у Наты, он сразу понравился Екатерине Николаевне и Вере Сергеевне, и я понял, что если уж мне суждено потерять Нату, то это произойдет теперь и именно Евгений Григорьевич нанесет мне этот смертельный, как я тогда думал, удар.

Когда Саша вернулся из бакинской поездки, роман у Наты с Евгением Григорьевичем был в зените своего развития.

Саша выглядел после месяца трудных разъездов плохо — осунулся, похудел и подурнел. Он стал носить серый пиджачок и черные галифе. Штатская одежда ему не шла, каблуки на его шевровых сапогах сбились и скособочились, кокардочки с голенищ он содрал. Шикарный гусар превратился в молодого приказчика из купеческого лабаза.