Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

— Не могу. Сие от меня не зависит! — с раздражением отвечал Матковский. — И меня не касается, есть у вас горючее или нет.

Из штаба Владимир и Борейко вышли вместе. Над городом опускались лиловые сумерки. Вечер был теплый. Пыльные тротуары кишели народом.

— Я провожу вас, прапорщик, — сказал Борейко. — Хочется закончить наш разговор. Так вот… об идее и солдатском сердце. На фронте мне часто приходилось летать. И однажды на меня напал аэроплан красных. Он дал по моему «Сопвичу» несколько очередей, пройдя совсем рядом. Я рассмотрел даже лицо летчика. Молодой парень, примерно ваш ровесник, боевого опыта мало. Я мог легко сшибить его, но почему-то пожалел. А он снова и снова шел в атаку. Кончились патроны — хотел стукнуть меня в лоб. Это значит: оба аэроплана в щепки и нам — крест!.. В последнюю секунду я увильнул вправо. Мы разминулись. Затем я показал ему пальцем на землю. Мол, полетишь туда. Он понял меня, но и это не подействовало.

— Что же дальше? Разумеется, вы пристрелили его.

— Нет, прапорщик. У меня было преимущество в скорости, я помахал ему рукой и ушел в облака… А ночью не мог уснуть. Размышлял об идее, которая живет в этом мальчишке. Очевидно, она кой-чего стоит. В ней весь секрет.

— Вы так думаете?

— Чего ж тут думать. Так оно и есть на самом деле. В противном случае, мы бы давно уже гуляли с вами по Арбату или Тверской. — Борейко остановился и подал Владимиру горячую, сильную руку. — Мне обратно, на Инженерную.

Всю дорогу до гостиницы Владимир думал над словами полковника.

Пожалеть врага? Нет, этого бы прапорщик никогда не сделал. Если ты не убьешь, он убьет тебя. Таков закон войны. Владимир еще мог допустить снисхождение к чужеземцу. Но пощадить красного, который несет гибель всей России, — преступление. Скорее бы прапорщик сам погиб вместе с врагом, чем упустил его.

И еще Борейко говорил об идее. Какая идея у большевиков? Все разрушать, жечь, сметать с лица земли. Дай им волю — и наступит конец мира. Россия захлебнется кровью и погибнет. Самого Борейко в благодарность за милосердие большевики повесят на первом же столбе.

В гостинице Владимиру бросилось в глаза необычное для этого часа оживление. Люди что-то горячо обсуждали в коридорах. Японцы из военной миссии скалили белые крупные зубы.

— Русские есть немножко забавный человек, — сказал один из них, кланяясь на лестнице Владимиру.

— Что произошло? — спросил Поминов у горничной.

— Вы, конечно, хорошо знаете коридорного Василия, — тоном заговорщицы ответила она. — Так вот… Василий — большевик! Его только что увели в контрразведку. И кто бы мог подумать? Всегда тихий такой, ласковый со всеми, а у него в чемоданчике нашли крамольные листки, где против власти понаписано. Скажите, господин прапорщик… Вы хорошо знаете порядок. А нас в свидетели не позовут? Мне страшно. Я еще никогда не была в свидетелях. И ничего не могу сказать. Коридорный мне не показывал никаких листков.

Владимир вошел к себе в номер, защелкнул дверь на задвижку и, не снимая шинели и сапог, бросился в постель. Вот он полежит немного и пойдет. Ему необходимо идти. И не в военное собрание, не в «Европу» — он должен идти в контрразведку и все рассказать там о разговоре с Борейко. Может быть, летчик совсем не тот человек, за которого себя выдает. Владимир его разоблачит. И сделает карьеру.

Через минуту прапорщик снова был на ногах. Длинное прыщеватое лицо его побелело. Наконец-то он отличится! И какой случай! Его нельзя было упустить. Или сейчас или, может быть, никогда.

Владимир знал серое трехэтажное здание с огромными колоннами на Атамановской, которое выходило фасадом на площадь Казачьего собора. При царе здесь размещался кадетский корпус, а после выступления чехов весной 1918 года это здание заняла контрразведка. С тех пор во дворе, обнесенном высокой оградой, по ночам слышались выстрелы. В городе шептались: это контрразведчики стреляют по живым мишеням.

В просторном вестибюле дежурный унтер-офицер проверил документы Владимира. Доложил кому-то по телефону и, окинув прапорщика придирчивым строгим взглядом, спросил:

— Оружие? Если при себе, сдайте.

— Нет оружия. Мне известен порядок.

— Вас ждут, четвертая комната налево. Ротмистр Шарунов.

Когда Владимир повернул в длинный коридор, он почувствовал, как страх сжал сердце. Вдруг его обвинят в чем-нибудь и не выпустят отсюда.

У дверей кабинета его встретил офицер в черкеске, тот самый, что ухаживал на банкете за Гришиной-Алмазовой. Владимир вздрогнул от неожиданности. А офицер улыбнулся и любезно провел его к накрытому зеленым сукном столу. Пригласил сесть.

— Скажу вам откровенно, прапорщик: у вас есть чутье, — весело проговорил ротмистр, облокотясь на стол. — Это — природный талант, и даже среди контрразведчиков редкость. Мы ведь только хотели посылать за вами.

Владимир снова вздрогнул. Что бы это значило? Зачем посылать? Ах, да, наверное, по делу коридорного. Но Владимир ничего не знает о большевистском агенте. Коридорный приносил ему чай, газеты — и только.

— С вашими данными, прапорщик, вам надлежит быть в нашем учреждении, — продолжал ротмистр. — У нас еще многие ходят на свободе, кого давно бы следовало записать в поминальник.

— Я… я вас не понимаю, — бледными губами трудно сказал Владимир.

— А вы думаете, что мы намерены нянчиться с вашим приятелем?

— С кем?

— Да с этим же самым штабс-капитаном. Скажу вам по секрету, мы следили за ним, как только он сошел с поезда. Затем вы имели честь встретиться с ним в ресторане, вместе были в кинематографе и так далее. Не скрою, если бы вы не явились сейчас сами, у нас, естественно, могли возникнуть некоторые сомнения. Но вы почувствовали в нем врага и пришли к нам…

— Да, — нашелся Владимир. — Именно так.

— А вы знаете, что это за птица? Я полагаюсь на вашу благонадежность, которая, кстати, весьма тщательно проверялась. Мы знакомились с вашим личным делом, — улыбнулся ротмистр. — Так должен вам сказать, что штабс-капитан, с коим вы имели честь ужинать, состоит в тайной офицерской организации, о которой у нас есть кое-какие сведения. В Омск он приехал для встречи со своими единомышленниками. Нам бы не было нужды беспокоить вас, если бы не одно непредвиденное обстоятельство. Штабс-капитана знает в лицо наш агент. Но он тяжело болен. И в нашей работе бывают промашки. Когда вы расстались со штабс-капитаном, он подался в сторону яхт-клуба. Агент следил за ним и, будучи убежден, что тот пьян, ослабил внимание. Этим воспользовался штабс-капитан и напал на агента. Теперь вся надежда на вас.

— Я к вашим услугам, — сказал несколько успокоенный Владимир, поднимаясь с кресла.

— Сидите, прапорщик. — Ротмистр не спеша прошелся по кабинету. — Вы хорошо помните его?