Борис Горбатов - Горный поход

Между противниками легли лощина и ночь.

Дрожа от холода, пришло на Пирсагат серое, тусклое утро.

У потухших костров ежились бойцы, нехотя подымались, кашляли, закутывались в шинели.

Спали ночью мало. Ночь была ветреная, тревожная, боевая. Противник лежал на соседней высоте, тоже дрожал от холода, но, кто знает, может быть, замышлял хитрые планы.

Ночью бродили разведывательные взводы, менялись полевые караулы, спать пришлось мало.

Вместе с утренней тусклой зарей по роте поползла тревога. Бойцы говорили неуверенно, глухо, между собой говорили о том… что ночью… как будто… спал… наш… полевой… караул… одногодников.

Спал полевой караул?

И карнач?

И часовой?

Этому не верили, такого еще не было никогда в роте: у нас сна на дневальстве среди одногодников за весь год не было, а тут ночью… оберегая товарищей… на виду у противника… в боевой обстановке…

Нет, этого не может быть…

Названа была фамилия начальника караула.

Гридякин.

И все его отделение.

Это сразу сразило всех.

Гридякин — отличный младший командир. Коммунист, кандидат в члены полкового партбюро. Немного грубоват, но требователен. Остается на сверхсрочную.

…И все отделение спало…

Это мое отделение, я был в нем стрелком. Я же знаю их всех, как же они… как могли?

И опять:

— Не может быть…

Но уже горячей и горячей закипает обида у бойцов.

— Мы ночи не спим; мы день идем и ночь идем, трудней бывало, а не качали. Голодные были — не качали.

— Что ж они роту позорят?

— Ведь о нас теперь…

— Да сунуться нам нельзя.

— Нет, да в карауле же они? Ведь о товарищах хоть подумали бы.

— О противнике.

Чьи-то голоса, неуверенные и не в тон:

— Да ведь устали.

— Ночь холодная, завернулся в шинель и… сам не увидишь, как уснешь.

— Измаялись ребята.

Но эти голоса вызывали только большее возмущение:

— А мы не измаялись?

— Мы тоже были в карауле, да не спали.

— Помнишь? На Нагвареви шли… как измаялись.

— Сон на посту — какие же тут оправдания?

— Ах беда, ребята, ой беда…

Командир взвода пришел взволнованный и бледный. Бойцы бросились к нему. Дисциплина заставила остановиться, чинно поздороваться, сдержать бушующую обиду.

— Да, спал караул, — произнес Власьевский, и лицо его сморщилось, стало маленьким и словно обиженным. — Спали. Мы же их и накрыли. Пошли ночью в разведку, на спящих наткнулись.

— И часовой? — выдохнули бойцы разом.

— Нет, часовой, кажется… Не выяснили. Да-а, — вздохнул и он, — подкачали ребята…

Что-то прокатилось, прошумело над группой бойцов и стихло.

Гридякин стал в строй сумрачный и серый, за ним пристроилось его отделение. Они виновато и тоскливо смотрели на товарищей.

Рота пошла в наступление.

На ночь штаб полка не давал никаких указаний подразделениям и к утру потерял все нити управления.

Началось бесшабашное, бесплановое наступление, о котором командир дивизии хорошо сказал, что оно проходило «без картей и компасей».

Батарея красных сорок минут громила упорным огнем противника, которым оказалась своя же красная третья рота. Пулеметчики тоже «поддерживали» настроение: стреляли неведомо куда.

Уставы наши требуют, чтобы при наступлении обязательно сочетались огонь и маневр.

Отделение залегло, открыло огонь, соседнее отделение пользуется этим и продвигается вперед под прикрытием своего огня. Продвинулось и пришилось к земле, открыло огонь, теперь двигаются соседи.

Станковые пулеметы поддерживают наступающих стрелков, батарея громит огневые точки противника.

Этого сегодня не было.

Все двигались. Стрелки двигались. Вьюки двигались. Пулеметы двигались. Батарея двигалась. Вперед, вперед. Ни маскировки, ни сочетания огня и движения.

«Без картей и компасей».

Наступление было приостановлено. Роты возвращены в исходное положение, и им было приказано технически правильнее организовать наступление.

Четвертая рота, та, в которой спал караул, вся была охвачена одним порывом: Смыть пятно позора.

Об этом никто не говорил, но каждый старался действовать так.

В наступлении «без картей и компасей» рота не участвовала, была во втором эшелоне. Командир роты Гмырин, прикинув обстановку, поглядев на карту, решил проявить инициативу: предпринять новый обход с тем, чтобы противнику закрыть последний выход на хребет Аргана-Тапа.

Обход этот оказался еще более трудным, чем первый. Продрожавшая всю ночь на Пирсагате, мало или почти вовсе не спавшая рота шла без дорог, скатываясь по крутым ребрам оврагов, шла через горные ручьи, подымалась, опять скатывалась. Из оврага в овраг, с горы на гору…

И у каждого мысль:

— Смыть… Смыть… Потом, кровью, на смыть…

Обход оказался удачным. Рота заняла командующую над дорогой высоту и отрезала путь синим на Абастуман.

И… отбой.

Ученье продолжалось двадцать шесть часов.

Мрачные собирались бойцы на собрание.

Уже известно всему полку, что в четвертой роте спал полевой караул. Уже напечатано в полковой газете. Уже говорят об этом у костров, у кухонь. Уже призывал к себе коммунистов роты секретарь ячейки Чикаев и говорил с ними «по душам».

Смущенный, виноватый, чуть не плачущий, выступил Гридякин.

Да, он признает свою вину. Виноват он. Ну, устали, ну, притомились. Никогда с ним этого не было. Два года он служит, проступков серьезных не было. Он дает крепкое слово…

И тогда поднимается Дядюкин. Коммунист. Командир отделения.

— В ответ на прорыв отделение объявляет себя ударным.

В ответ на прорыв рота отлично выполнила четвертое упражнение стрельб, заняв первое место в полку.

Одногодичник Леплавк (комсомолец, окончил консерваторию), один из спавших в карауле, выбил 48 очков из 50 возможных. В ответ на прорыв всколыхнулась рота. Вышли газеты — ротная и взводная, шли бойцы на ученье с лозунгом «смыть пятно».

Стал ударным первый взвод. Шли к званию ударных и остальные взводы.

Рота «смывала пятно».

Чтобы заслужить взводу высокое звание ударного, нужно многое.

Нужно иметь высокую дисциплину, крепкое политико-моральное состояние, отлично выполнять тактические задания, стрельбы.

Нужно, чтобы каждый боец взвода был действительным ударником.

Словом, ударный взвод — это взвод «на сто», «на большой палец», «на-ять», «на сто богов», взвод, которым гордится рота, которому смело доверяют выполнение самых ответственных задач, который ставят в пример.

Взвод Дремова.

— Злые пулеметчики, — как говорят они о себе.

Командир взвода — Дремов, высокий, большерукий, длинноногий, улыбка во все широкое, крупное лицо. Первый год командует взводом. Рубаха его, как и у бойцов, выпрела от пота, кое-где порвалась; он наскоро починил ее, и все же она трещит на его большом, широком туловище.