Станислав Мелешин - Вторая жизнь

…Метались под камни пугливые рыбы — окуни и хариусы, сверкая разноцветными спинками. Плюхался в воду шест, упирался в дно, ломался в отражении и снова взлетал вверх, разбрызгивая тяжелые капли на прибрежную пыльную крапиву.

Борькин плот плыл по течению легко и быстро, покачиваясь, и только там, где вставали на пути камни и постукивали бревна одно о другое, терлись о дно, плот застревал, поворачиваясь в сторону, грозя опрокинуть капитанов в воду.

На мосту люди заметили нового плотогона и следили за плотом. Вовка усиленно греб руками.

Когда проплыли мост и приостановили плот, пригнав его поближе к берегу, Борька увидел и сестру, и Тимку, сидевшего в отчаянии на бревнах. Зинка, качая Людку, подошла к воде и крикнула ему:

— Борис, ну, иди повозись с Людочкой, а я искупаюсь, жарко.

— Да ну тебя! — Борька поправил веревки на плоту, намереваясь плыть дальше.

— Ну, Боря… Люда смирная, не плачет…

— Да ты что ревешь! Положь ее на берег и купайся, пожалуйста…

— Давай Людку! — Борька забрал у сестры ребенка в обе руки, прижал к груди, как драгоценную ношу.

— Тише, ты! Шаромыжный…

— Что?

— Как ты ее берешь?.. Нельзя уж осторожней, что ли!

Борька почувствовал себя виноватым перед сестрой и забормотал, приложившись щекой к смеющейся Людке:

— Людочка, Людочка, Людочка… — и посмотрел на мост, где стояли люди, и заметил в стороне от других отца, Лопатина и его жену, которые смотрят вниз на него, на Зинку, Тимку и Вовку.

«Мачехи не видно», — с сожалением подумал Борька, и вдруг, когда отец повернулся, Борька увидел Ульяну за его широкой спиной, встретился глазами, вздрогнул. Борька отвернулся, запомнил хмурого Лопатина с обиженным строгим лицом, смеющегося отца и грустную Ульяну-мачеху, укутал сестренку и торопливо пошел по берегу, к Зинке.

В огороде под черемухой на круглом дощатом столе стоит патефон с поднятой крышкой, рядом лежат грудой вынутые из конвертов пластинки.

Отец наклонился над патефоном, скучающий и неторопливый, неумело заводит патефон, занимает разговором гостью. Ульяна сидит рядом на скамье и щиплет тяжелую черемуховую ветку, густо усыпанную ягодами.

Борька присел на крыльце, где стоит бочка с водой для поливки огурцов, и разглядывает большой веник из сосновых веток. Он ждет музыки и наблюдает за отцом.

Наконец-то отец завел патефон, и полилась тихая, печальная музыка. Слушая, отец рукой лохматит свою рыжую бороду.

Ульяна смеется:

— Василий Андрианович, смешной ты с бородой своей. Она тебя старит. Ведь не все сплавщики носят бороды.

— Не все, не все! — торопливо отвечает отец и ждет, когда кончится пластинка. — Только старые плотогоны… С бородой-то теплее! Не простудишься осенью…

— Борода, выходит, вместо шарфа, да?! — Ульяне весело. — А ты сбрей ее, будешь молодым и красивым. Я свяжу тебе теплый шарф, когда будет холодно.

Борька замечает радость на лице отца, и ему жалко красивой рыжей отцовской бороды, которую он острижет, послушав Ульяну-мачеху. Он представил себе отца без бороды и видит белые щеки и подбородок на его буром от загара лице, его синие родные глаза, и крупные морщинки на лбу, и седые виски рядом.

«Пришла и уже командует тут», — думает Борька, разглядывая женщину. Ульяна смотрит, прищурившись, на отца и беззвучно смеется.

Она вспомнила, как однажды он вернулся со сплава с разбитой головой и зашел к ней в медпункт перевязать голову, радостно воскликнул, увидев ее:

— А, знакомая!.. Все еще сердишься на меня. Вот принимай гостя.

Ульяна засуетилась, доставая бинты.

— Где это вы голову поранили?

— Да на сплаве… — со смехом ответил он, — затор был… Бревнышком ударило, — и шутливо похлопал рукой по ее плечу.

Ульяна подумала восхищенно: «Сильный, буйный человек», а когда накладывала ему бинты на голову, то он присмирел, затих и все прижимался щекой к ее маленьким, теплым и плотным рукам, чувствуя заботу и ласку. Уходя, он пожал ее руку и сказал:

— Спасибо, Ульянушка. Заходи в гости.

Заходить Ульяна стыдилась, и вот теперь она первый раз у него в гостях.

Из раскрытых окон слышен плач Людки и Зинкин голос:

— Не плачь, не плачь, спи, спи, а баю-баю-баю!

Борька поднимается и уходит в дом. Зинка сидит с Людкой за столом и вертит в руках погремушку.

— Видела? — тихо говорит Борька сестре и кивает головой в сторону отца.

— Что?

— Мачеха какая!

— Какая, — равнодушно отвечает Зинка и даже не смотрит в окно. — Обыкновенная женщина. А чего тебе?

— Ничего… так… Она у нас будет жить? Да?

Зинка смотрит в окно и видит отца, сидящего на скамье под черемухой.

— Не твое дело…

Борька садится у окна, чтобы его не было видно, а ему чтобы все видно. Отец и Ульяна сидят рядом. Патефон не играет. Крышка прихлопнута.

— Боря! Не подсматривай! — слышит он голос сестры и отмахивается рукой.

— Интересно. Нарядилась! Нарядилась!

Борька все-таки отходит от окна. Доносится голос отца:

— Борис, поди ко мне!

На улице уже совсем темно и тихо. В городе зажглись вечерние огни. Горы вдали лиловые, а небо над землей светлое, как утром.

— Борис, крути музыку! — приказывает отец и улыбается.

Борька слушает веселого отца, становится у патефона и берет первую попавшуюся пластинку.

— Завтра же переходи ко мне в дом. Будь хозяйкой. Женой будь! — громко говорит отец Ульяне и молчит, отвернувшись, наклонив голову.

Борька вздрагивает, ставит пластинку и слышит рядом чужой мужской голос. «А, это смешной рассказ про гипнотизера», — узнает Борька и не решается: переменить пластинку или нет. Отец и Ульяна разговаривают.

— Мужик ты серьезный, сильный. И дети у тебя… ничего. Только… не жалуют они меня, прячутся… Смотрят как на мачеху.

— Это с непривычки. Молода ты, Ульяна. И на мать не похожа. Она высокая, крепкая женщина была. Золото!

Ульяна хмурится и вздыхает, хочет возразить, что-то сказать… загрустила. Борька подбирает танцевальную пластинку, чтобы мачехе стало весело.

— Материнского в тебе нет… — отец обнимает Ульяну и гладит ее по спине. — А телом ты добрая… ничего. Я думал, ты как перышко, а ты тяжелая… замужем была, чать?!

Ульяна краснеет и наклоняет голову:

— Была немного…

— Работу бросай… свою фельдшерскую… В доме хозяйкой будешь.

— Нет, Василий Андрианович! Работу я не брошу, не могу. Я в почете. И училась ведь этому. Работа жить не помешает.

— Ну, об этом потом…

— И потом и сейчас будет так, как я решила.

— Я зря сказал, зря… — замолкает отец и видит, что у калитки стоит сосед Лопатин с женой Нюшей.

— Можно к новобрачным? — ухмыляется Лопатин, снимая картуз, но, почувствовав тычок в спину, делает свое побритое лицо строгим. — Здравствуйте все, — заканчивает он мягко и проходит в огород.