Станислав Мелешин - Вторая жизнь

Утром Олана вызвала Никиту из юрты и попросила его пойти с ней в тайгу — отвезти продукты и патроны старому Багыру — ее отцу, охотнику-одиночке. «Идти далеко, а одна я боюсь», — сказала Олана.

Парень обрадовался и согласился: он давно ждал этого дня. Наконец-то они с Оланой будут вместе так долго, он скажет ей о своей любви, подарит песца, которого берег для нее. …Да и Багыр перестанет злиться на него, возьмет на охоту с собой.

— На лыжах пойдем, а хочешь — на оленях! Со мной не бойся! Я карабин возьму и мешок с едой понесу!

Олана, покраснев, прошептала «спасибо» и ласково провела рукой по его щеке. Ему тогда показалось, что Олана тоже втихомолку, в душе, любит его.

Вышли из Суевата вдвоем. Жители-манси проводили их понимающими взглядами: все знали, что Никита Бахтиаров любит дочь злого Багыра.

Никита никогда не был на зимней стоянке Багыра. По стойбищу ходили разные истории об отце Оланы, о его удачах и охоте.

И вот сейчас он и она идут тундровой низиной в тайгу к отцу Оланы и молчат, думая каждый о своем.

Слепящий белый простор уходил вдаль, туда, к холодным синим Уральским горам; солнце будто плавилось в снегах, над которыми качался пар, лучи сверкали в воздухе, трепетали где-то там, далеко-далеко под небом, в дрожащем мареве горизонта. Снега будто взбухли — пушистые. Снег обильно выпал ночью, а ветра не было. Идти на коротких и широких лыжах, обитых снизу шкуркой, было тяжело — наст еще не окреп. Кругом ни кустика, ни камня — только снега и синий купол неба. Лыжи не скользили, приходилось напрягаться. Олана шла впереди. Она взмахивала руками, как большая птица, приседала, наклонив туловище вперед против ветра, — спешила.

Никите было неудобно отставать от Оланы. Тяжелый рюкзак с едой и патронами давил плечи, карабин болтался за спиной и хлопал прикладом по бедру, ремни оттягивали плечи, кольца пояса звенькали, когда Никита поправлял снаряжение. Он часто останавливался от того, что было тяжело и жарко, глубоко вздыхал и про себя крепко ругался: ничего хорошего в этой прогулке он не находил. Олана даже не остановится, чтобы подождать его и послушать о том, как он любит ее.

Радуется она, наверное, что не одна в пути, среди этой белой тишины, да и стосковалась по лыжам в своей избе-читальне… Вот сейчас она ушла далеко вперед и ни разу не оглянулась — видно, забыла про него. К отцу торопится! Соскучилась!

Никита охотничал с бригадой и знал, что Багыр не любит людей и редко бывает в Суевате. Догадывался о причине: кто-то, наверное, крепко обидел хорошего охотника, поэтому он не сдавал пушнину и мясо заготовителю артели, а уезжал в Ивдель на городскую базу — сдавал там. Жадный — копит припасы и деньги, мечтает жить семьей отдельно в тайге. Бабушка Оланы была против — не хочет жить в тайге, вдали от многочисленных родственников, да и Олана тоже… После смерти матери Оланы никто из вдов стойбища не шел за него замуж — боялись крутого нрава… Только свою красивую дочь Олану любил он. Правда, разгневался он на нее, когда после семилетки она стала работать избачом, но потом простил. Олана жалела отца, мучилась без него.

А вот сам он, Никита, не любил Багыра и боялся хитрых, угрюмых глаз и широкой тяжелой спины. Вспомнил, как однажды ночью приснилась ему Олана, проснулся — захотел увидеть ее наяву. Пришел к юрте Багыровых, постучал в дверь, думал, отца нет дома. Вышла Олана, накинув малицу на плечи, сказала тихо:

— Отец спит. Давай постоим.

Не заметил, как вышел из юрты Багыр, встал перед Никитой хмурый, глухо приказал:

— Иди! Я тебя не люблю, и моя дочь никогда не будет твоей женой!

А ее взял за руку, как маленькую, и увел в юрту.

Никита так обиделся и рассердился тогда на Багыра! Хотелось крикнуть: «Она будет невестой моей! Пусть со мной стоит — говорить хочу!» — но сдержал себя и больше к юрте не подходил, а встречался с Оланой в избе-читальне, где драмкружок готовил интересную пьесу. Никита делал бороды и разрисовывал артистам лица. Когда он гримировал Олану — трогал ее за щеки, она не сердилась — так нужно, всех красит! Он только ей красил губы губной помадой, которую с трудом выпросил у учительницы. И долго ей берег песца…

Не было момента подарить, ждал, когда будут совершенно одни и никто не помешает.

И вот сейчас они одни. Снег и небо. Олана где-то впереди — черной точкой. А он устал уже, идет сзади — отстал. Идет с ней к ее отцу. Только почему-то поднимается в груди глухое раздражение и злость на себя за то, что до сих пор она не знает, что он ее любит, на нее, такую скрытную, на ее отца: Багыр посмеялся тогда над ним и отругал дочь. А они все равно вместе! Олана сама пришла к Никите, и он уважил ее просьбу. Пусть Багыр знает, что Никита, может быть, совсем и не боится его — он просто такой благородный человек… Да! Вот идет сейчас к Багыру в тайгу… Но почему Олана так торопится? Далеко-далеко. Черная равнодушная точка!

— Олана! — крикнул Никита.

Черная точка остановилась, заколыхалась — машет рукой. Никита догнал Олану, поравнялся — пошли медленно.

— О чем ты думаешь? Скажи мне!

Олана, смешно сжав губы, покачала головой:

— Угадай!

И больше не сказала ничего — молча шла рядом. Никита не стал гадать и заговорил о том, что прошли уже почти полпути и к вечеру доберутся до тайги, а она по-прежнему молчала, только часто поворачивала голову, шептала «да», «что» и «угу». «Молчать в пути — грех, — думал Никита. — Уже прошли два перехода: можно было песню спеть…»

Кругом снег и снег. Скучно. Небо побледнело, подернулось серым цветом. Снег потемнел. Только вдали у горизонта ярко-синяя полоса опоясала землю — там гасло марево.

— Посмотри, красиво!

Олана вздохнула — «ха!» — ничего не ответила. «Отвыкла от красоты, по книжкам учится», — покачал головой Никита, и ему стало жаль ее.

— Ты на меня не смотри! По сторонам смотри, — Олана обняла Никиту за голову, — направо смотри, налево смотри, оглядывайся назад, — шутливо погрозила пальцем. — А на меня не смотри. Вперед я смотреть буду.

— А если я впереди пойду?

— Иди!

Олана посторонилась, давая ему дорогу. Никита обрадовался: пусть она догонит его теперь, пусть сама смотрит направо-налево, покажет ей удаль — потеряет его из виду. Испугается… Одна. Заплачет!

Никита поскользил на месте, пробуя лыжи — а они застревали глубже в снег, — пошел, готовясь взять разбег… вспомнил о рюкзаке, карабине и с обидой махнул рукой.

Олана поняла.

— Устал, да? — похлопала его по плечу. — Отдохнем.