Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

Вдруг на стругах зашумели со всех сторон:

– Конные! Догоняют!..

– Эге! К нам?!..

– Война, хлопцы! Воевода очухался...

Степан вскочил...

Краем высокого берега конных разинцев догоняли с полсотни каких-то конников. Шли резво; в воздухе за ними оставался и медленно оседал плотный дымок пыли. И шли без опаски, без оглядки, кучно и прямиком. Отсюда не разглядеть было, как одеты всадники.

Никто не понимал, что это могло значить, кто это.

– К берегу! – велел Степан.

Струги свалили влево, устремились к берегу.

Конники – те, что догоняли, и разинцы – сошлись.

Но никакой свалки или стычки там не случилось; вместе, те и другие, двинулись к месту, куда подгребали стружки.

Степан, приложив ладонь ко лбу, всматривался.

– Царь передумал, – гадали казаки. – Милость отнял: видно, из Астрахани, с новой грамотой.

– Не, то воевода горилки послал. За шубу...

– Федька, чего такое? – спросил Степан Сукнина. – Как думаешь? Можеть, татары?

– Нет, на татар не похожи... Нет.

– Кто же?

– Даже подумать на кого, не знаю, – размышлял Федор. – Думал, едисаны, – нет, русские. А, похоже, стрельцы!

– Стрельцы, верно, – узнали и еще некоторые.

– Они...

Конные на берегу – большинство – спешились, а двое поскакали как раз к месту, где ткнулся в берег атаманский струг. Спешились тоже и начали спускаться с высокого крутого обрыва вниз, к атаману.

Степан выпрыгнул из струга... Теперь видно было: спускались сотник Ефим Скула и стрелецкий сотник.

– Чего? – нетерпеливо крикнул Степан, когда еще сотники не слезли к берегу.

– Провожатые! – пояснил Ефим, кивнув на стрелецкого сотника. – Воевода отрядил полусотню до Паншина с нами.

– Зачем? – спросил Степан стрельца.

– Здоров, атаман! – приветствовал тот, почему-то весело глядя на Степана. Подошел и подал руку.

– Здоров, коли не шутейно. Коней поразмять? Или как?.. – Степан пожал протянутую руку.

– Прогуляться с вами до Паншина, – сотник отвечал смело.

Степану поглянулась его смелость и веселость.

– Далеко. Не боитесь? – невольно тоже попал он на веселую ноту. – Или храбрые такие?

Сотник засмеялся:

– Мы смирные...

– Мясники смирные. Я знаю, – Степан нахмурился, пресекая балагурство. – Зачем явились-то?

– Велено нам провожать вас, – серьезно заговорил сотник. – Велено смотреть, чтоб вы дорогой не подговаривали с собой и не манили на Дон людишек разных. И... всякое. Едет с нами жилец Леонтий Плохово. А провожал нас Иван Красулин... – сотник замолчал, значительно поглядел на Степана... Глянул искоса, опасливо на казачьего сотника и опять на Степана: опять со значением, тайный смысл которого должен был понять атаман. Стрелец потому, видно, и веселился-то, что знал некую общую с атаманом тайну.

Степан понял.

– Ефим, иди попроведай своих на стружке, – велел он своему сотнику, при котором стрелец опасался говорить.

Ефим пошел к казакам на струг.

– Ну?.. – спросил Степан.

– Велел передать голова наш, что все как и было, а стрельцов этих он сам подобрал – хорошие люди: едем для отвода глаз.

– А ты хороший? – усмехнулся Степан. Ему положительно нравился веселый, словоохотливый стрелец.

– А я над хорошими – хороший. Леонтий едет только до Царицына, я аж до Паншина. Там велено мне пушки взять...

– Ишо чего велено? – насторожился Степан.

– Грамоту везем Андрею Унковскому, чтоб вино для вас в царицынских кружалах в два раза в цене завысить. Тоже и в Черном Яру...

– Дай суда ее, – кратко сказал Степан.

– Кого?

– Грамоту.

– Она у Леонтия...

– Иди скажи Ивану Черноярцу, чтоб он скинул мне ту грамоту сверху. Вместе с Леонтием, – Степан не на шутку обозлился: воевода аж до Царицына протянул свои руки.

– Не надо. Вы на Царицыне – сами себе хозяева. У Андрея под началом полторы калеки, – резонно говорил стрелецкий сотник. – А разгуливаться вам там ни к чему: смена наша где-нибудь под Самарой. Так велел сказать Иван.

Степан с минуту думал.

– Хороший, говоришь? – спросил он и хлопнул сотника по плечу. – Добре! Чара за мной... В Царицыне, по дорогой цене. Идите. Ефим!..

– Ге, батька! – сотник Скула прыгнул со струга и шел к атаману.

– Скажешь Ивану: Черный Яр минуем.

– Добре.

– Стрельцов не обижайте... Они хорошие, пусть идут с нами.

– Когда спят? Или – проснутся, тоже хорошие? А то я знал одного москаля: спит – ангел господний, а проснется – черт с рогами. Так мы что сделали: взяли...

– Из виду нас не теряйте, – прервал атаман болтливого казака. – В степь поглядывайте.

– Добре, батька. И так не зеваем.

Сотники полезли вверх.

Флотилия снова начала выгребать на середину реки.

Больно ужалила Степана эта ядовитая весть о том, что в Царицыне завысят для казаков цену на вино; и то еще заело, что зачем-то понадобилось конвоировать их, как пленников. Сгоряча опять пожалел, что не затеял свару в Астрахани прямо... Но унял себя с этим. Зато опять глубоко и весь ухнул в думы о скорой желанной войне. Опять закипела душа, охватило нетерпение, он даже встал и оглядел своих – на стругах и конных. Хоть впору теперь начинай, нет больше терпения, нет сил держать себя. Понимал – нельзя, рано еще, надо собраться с силой, надо подкараулить случай, если уж дать, то дать смертельно... Но душа-то, душа-то, что с ней делать, с этой душой!.. – мучился Степан. «Ну, змеи ползучие, владыки!.. Навладычите вы у меня, я вас самих на карачки поставлю».

Купеческий струг вывернулся из-за острова так неожиданно и так живописно и беспомощно явился разинцам, что те даже развеселились.

– Здорово, гостенька! – крикнул Степан, улыбаясь. – Лапушка!.. Стосковался я без тебя! Давай-ка суда, родной мой!

На купеческом струге поняли, с кем их свела судьба. Поняли и сидели тихо. Плыли навстречу – их легонько подносило самих.

На стружке были: гребцов двенадцать человек, сам купец, трое стрельцов с сотником. Сотник побледнел, увидев казаков: с кем ему никак нельзя было встречаться, с теми как раз и встретился.

Стружок зацепили баграми, придержали.

– Откуда Бог несет? – спросил Степан. – Куда?

– Саратовец, Макар Ильин, – отвечал купец. – В Астрахань... Отпустил бы ты нас, Стенька, сделай милость! Товару у нас – кот наплакал, а мне – петля. Отпусти, право!.. – купец и правда не из дородных и важных: поджарый, русоголовый, в карих умных глазах – не то что испуг – грусть и просьба. – Отпусти, атаман!..

– Ишь ты!.. – сказал Степан. – А чем ты краше других? За что тебя отпустить?

– А так, ни за что. Мы слыхали: ты добрый.

– А вы, молодцы, куда путь держите? – обратился Степан к стрельцам. Посмотрел на сотника. – И откуда?

– Я везу в Астрахань государевы грамоты! – несколько торжественно заявил сотник. Пожалуй, излишне торжественно. Сотник был молодой, статный собой, много думал дорогой про разбойников, про Стеньку Разина, который, он знал, опять объявился на Волге... И он решил показать ушкуйнику, что не все так уж и боятся-то его, как сам атаман, должно быть, воображает.