Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

– Господи, прости его! – громко молился митрополит. – Господи, прости!.. Не ведает он, что творит. Прости, Господи.

– Ух, хитрый старик! – вырвалось у Матвея.

– Батька, не надо! – Алешка заплакал, глядя на атамана. – Страшно, батька...

– Прости ему, Господи, поднявшему руку, не ведает он... – митрополит смотрел вверх, на распятие, и крестился беспрестанно.

Степан бросил саблю в ножны, вышел из храма.

– Кто породил его, этого изверга! – горестно воскликнул митрополит, глядя вслед атаману. – Не могла она его приспать грудного в постеле!..

– Цыть! – закричал вдруг Матвей. – Ворона... Туда же – с проклятием! Поверни его на себя, проклятие свое, бесстыдник. Приспешник... Руки коротки – проклинать! На себя оглянись... Никона-то вы как?.. А небось языки не отсохли – живы-здоровы, попрошайки.

Степан шагал мрачный через размахнувшийся вширь гулевой праздник. На всей площади Кремля стояли бочки с вином. Казаки и астраханцы вовсю гуляли. Увидев атамана, заорали со всех сторон:

– Будь здоров, батюшка наш, Степан Тимофеич!

– Дай тебе Бог много лет жить и здравствовать, заступник наш!

– Слава батюшке Степану!

– Слава вольному Дону!

– С нами чару, батька?

– Гуляйте, – сказал Степан. И вошел в приказную палату.

Там на столе, застеленном дорогим ковром, лежал мертвый Иван Черноярец. Ивана убили в ночном бою.

Никого в палате не было.

Степан тяжело опустился на табурет в изголовье Ивана.

– Вот, Ваня... – сказал. И задумался, глядя в окно. Даже сюда, в каменные покои, доплескивался шумный праздник.

Долго сидел так атаман – вроде прислушивался к празднику, а ничего не слышал.

Скрипнула дверь... Вошел Семка Резаный.

– Что, Семка? – спросил Степан. – Не гуляется?

Семка промычал что-то.

– Мне тоже не гуляется, – сказал Степан. – Даже пить не могу. Город взяли, а радости... нету, не могу нисколь в душе наскрести. Вот как бывает.

И опять долго молчал. Потом спросил:

– Ты богу веришь, Семка?

Семка утвердительно кивнул головой.

– А веришь, что мы затеяли доброе дело? Вишь, поп-то шумит... Бога топчем... Рази мы Бога обижаем? У меня на Бога злости нету. Бога топчем... Да пошто же? Как это? Как это мы Бога топчем? Ты не думаешь так?

Семка покачал головой, что – нет, не думает. Но его беспокоило что-то другое – то, с чем он пришел. Он стал мычать, показывать: показывал крест, делал страшное лицо, стал даже на колени... Степан не понимал. Семка поднялся и смотрел на него беспомощно.

– Не пойму... Ну-ка ишо, – попросил Степан.

Семка показал бороду, митру на голове – и на храм, откуда он пришел, где и узнал важное, ужасное.

– Митрополит?

Семка закивал, замычал утвердительно. И все продолжал объяснять, что митрополит что-то сделает.

– Говорит? Ну... Чего митрополит-то? Чего он, козел? Лается там небось? Пускай...

Семка показал на Степана.

– Про меня? Так. Ругается? Ну и черт с им!

Семка упал на колени, занес над головой крест.

– Крестом зашибет меня?

– Ммэ... э-э... – Семка отрицательно затряс головой. И продолжал объяснять: что-то страшное сделают со Степаном – митрополит сделает.

– A-а!.. Проклянут? В церквах проклянут?

Семка закивал утвердительно. И вопросительно, с тревогой уставился на Степана.

– Понял, Семка: проклянут на Руси. Ну и... проклянут. Не беда. А Ивана тебе жалко?

Семка показал, что жалко. Очень... Посмотрел на Ивана.

– Сижу вот, не могу поверить: неужели Ивана тоже нету со мной? Он мне брат был. Он был хороший... Жалко, – Степан помолчал. – Выведем всех бояр, Семка, тада легко нам будет, легко. Царь заартачится – царя под зад, своего найдем. Люди хоть отдохнут. Везде на Руси казачество заведем. Так-то... Это по-божески будет. Ты жениться не хошь?

Семка удивился и показал: нет.

– А то б женили... Любую красавицу боярскую повенчаю с тобой. Приглядишь, скажи мне – свадьбу сыграем. Ступай позови Федора Сукнина.

Семка ушел.

Степан встал, начал ходить по палате. Остановился над покойником. Долго вглядывался в неподвижное лицо друга. Потрогал зачем-то его лоб... Поправил на груди руку сказал тихо, как последнее сокровенное напутствие:

– Спи спокойно, Ваня. Они за то будут кровью плакать.

Пришел Сукнин.

– Ступай к митрополиту в палаты, возьми старшего сына Прозоровского, Бориса, и приведи ко мне. Они там с матерью.

Сукнин пошел было исполнять.

– Стой, – еще сказал Степан. – Возьми и другого сына, младшего, и обоих повесь за ноги на стене.

– Другой-то совсем малой... Не надо, можеть.

– Я кому сказал! – рявкнул Степан. Но посмотрел на Федора – в глазах не злоба, а мольба и слезы стоят. И сказал негромко и непреклонно. – Надо.

Сукнин ушел.

Вошел Фрол Разин.

– Там Васька разошелся... Про тебя в кружале орет что попало.

– Что орет?

– Он-де Астрахань взял, а не ты. И Царицын он взял.

Степан горько сморщился, как от полыни; прихрамывая, скоро прошел к окну, посмотрел, вернулся... помолчал.

– Пень, – сказал он. – Здорово пьяный?

– Еле на ногах...

– Кто с им? – Степан сел в деревянное кресло.

– Все его... Хохлачи, танбовцы. Чуток Ивана Красулина не срубил. Тот хотел ему укорот навести...

Степан вскочил, стремительно пошел из палаты.

– Пойдем. Счас он у меня Могилев возьмет.

Но в палату, навстречу ему, тоже решительно и скоро вошел Ларька Тимофеев, втолкнул Степана обратно в покои... Свирепо уставился атаману в глаза.

– Еслив ты думаешь, – заговорил Ларька, раздувая ноздри, – что ты один только в ответе за нас, то мы так не думаем. Настрогал иконок?!

Степан растерянно, не успев еще заслониться гневом, как щитом, смотрел на есаула.

– Ты что, сдурел, Ларька? – спросил он.

– Я не сдурел! Это ты сдурел!.. Иконы кинулся рубить. А митрополит их всем показывает. Зовет в церкву и показывает... Заместо праздника-то... горе вышло: испужались все, дай Бог ноги – из церквы. На нас глядеть боятся...

До Степана теперь только дошло, как неожиданно и точно ударил митрополит: ведь он же сейчас нагонит на людей страху, отвернет их, многих... О, проклятый, мудрый старик! Вот это – дал так дал.

Степан сел опять в кресло. Посмотрел на Ларьку, на брата Фрола... Качнул головой.

– Что делать, ребята? Не подумал я... Что делать, говорите? – заторопил он.

– Закрыть церкву, – подсказал Фрол.

– Как закрыть? – не понял Ларька.

– Закрыть вовсе... не пускать туда никого.

– А? – вскинулся с надеждой Степан.

– Нет... видели уж, – возразил Ларька. – Так хуже.

– А как? – чуть не в один голос спросили Степан и Фрол. – Как же? – еще спросил Степан. – Разбегутся ведь, правда.

– Сам не знаю. Выдь на крыльцо, скажи: «Сгоряча, мол, я...»

– Ну, – неодобрительно сказал Степан. – Это что ж... Знамо, что сгоряча, но ведь – иконы! А там – мужичье: послушать послушают, а ночью все равно тайком утянутся. Где Матвей? Ну-ка, Фрол, найди Матвея.