Василий Шукшин - Странные люди [сборник]

– Это тоже не надо. Это жестокость, – сказала голова.

– А как надо?

Голова подумала.

– Они помирились. Он ему отдал коня, седло – и они пошли домой. На какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?

– На самой верхней... Рядом с Ильей и донским атаманом.

– О-о! – удивились все в один голос.

– Понятно, – сказала самая умная голова Горыныча, первая. – От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?

– За справкой.

– За какой справкой?

– Что я умный.

Три головы Горыныча дружно, громко засмеялись. Баба Яга и дочь тоже подхихикнули.

– А плясать умеешь? – спросила умная голова.

– Умею, – ответил Иван. – Но не буду.

– Он, по-моему, и котэджики умеет рубить, – встряла баба Яга. – Я подняла эту тему...

– Ти-хо! – рявкнули все три головы Горыныча. – Мы никому больше слова не давали.

– Батюшки мои, – шепотом сказала баба Яга. – Сказать ничего нельзя.

– Нельзя! – тоже рявкнула дочь. И тоже на бабу Ягу: – Базар какой-то!

– Спляши, Ваня, – тихо и ласково сказала самая умная голова.

– Не буду плясать, – уперся Иван.

Голова подумала.

– Ты идешь за справкой... – сказала она. – Так?

– Ну. За справкой.

– В справке будет написано: «Дана Ивану... в том, что он – умный». Верно? И – печать.

– Ну.

– А ты не дойдешь, – умная голова спокойно смотрела на Ивана. – Справки не будет.

– Как это не дойду? Если я пошел – я дойду.

– Не, – голова все смотрела на Ивана. – Не дойдешь. Ты даже отсюда не выйдешь.

Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально возгласил:

– Сени!

– Три, четыре, – сказала голова. – Пошли.

Баба Яга и дочь запели:

Они пели и прихлопывали в ладоши.

Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... А руки его висели вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.

– А почему соколом не смотришь? – спросила голова.

– Я смотрю, – ответил Иван.

– Ты в пол смотришь.

– Сокол же может задуматься?

– О чем?

– Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч, – взмолился Иван. – Ну, сколько уж? Хватит...

– А-а, – сказала умная голова. – Вот теперь ты поумнел. Теперь иди за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего ты начал строить из себя?

Иван молчал.

– Становись лицом к двери, – велел Горыныч.

Иван стал лицом к двери.

– По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.

– Со звуком – это ты лишку хватил, Горыныч, – возразил Иван. – Я не сумею так.

– Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре!

Иван вылетел из избушки.

Три головы Горыныча, дочь и баба Яга засмеялись.

– Иди сюда, – позвал Горыныч невесту, – я тебя ласкать буду.

А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была малая звериная тропка. Шел-шел Иван, сел на поваленную лесину и закручинился.

– В душу как вроде удобрение свалили, – грустно сказал он. – Вот же как тяжко! Достанется мне эта справка...

Сзади подошел медведь и тоже присел на лесину.

– Чего такой печальный, мужичок? – спросил медведь.

– Да как же!.. – сказал Иван. – И страху натерпелся, и напелся, и наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо – ложись и помирай.

– Где это ты так?

– А в гостях... Черт занес. У бабы Яги.

– Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?

– Да зашел по пути...

– А куда идешь-то?

– К Мудрецу.

– Во-он куда! – удивился медведь. – Далеко.

– Не знаешь ли, как к нему идти?

– Нет. Слыхать слыхал про такого, а как идти – не знаю. Я сам, брат, с насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду – не знаю.

– Прогнали, что ль?

– Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот – недалеко – монастырь, ну, жили себе... И я возле питался – там пасек много. И облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь монастырь – их вовнутрь-то не пускают – с утра до ночи музыку заводют, пьют, безобразничают.

– А чего хотят-то?

– Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их, стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино наливают – сбивают с толку. Такой тарарам навели на округу – завязывай глаза и беги. Страсть что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился... – медведь достал пачку сигарет и закурил. – Нет житья никакого... Подумал, подумал – нет, думаю, надо уходить, а то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...

– Это скверно.

– Уж куда как скверно! Медведицу избил... льва в лесу искал... Стыд головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот – иду.

– Не знают ли они про Мудреца? – спросил Иван.

– Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.

– Да ну... чего, поди?

– Пропадешь. Попытай, конечно, но... гляди. Злые они.

– Я сам злой счас... Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал. Всего изломал.

– Кто?

– Змей Горыныч.

– Бил, что ли?

– Да и не бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... тьфу! Лучше бы уж избил.

– Унизил?

– Унизил. Да как унизил!.. Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и подожгу их. А?

– Брось, – сказал медведь, – не связывайся. Он такой, этот Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу. Эту шайку не одолеешь: везде достанут.

Они посидели молча, медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил, затоптал окурок лапой и встал.

– Прощай.

– Прощай, – откликнулся Иван. И тоже поднялся.

– Аккуратней с чертями-то, – еще раз посоветовал медведь. – Эти похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну, и охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на поводке у их – захомутали.

– Ничего, – сказал Иван. – Бог не выдаст, свинья не съест. Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... леший-то навязался на мою голову. А время – до третьих петухов только.

– Ну, поспешай, коли так. Прощай.

– Прощай.

И они разошлись.

Из темноты еще медведь крикнул:

– Вон, слышь, музыка?

– Где?

– Да послушай!.. «Очи черные» играют.

– Слышу!

– Вот иди на музыку – они. Вишь, наяривают! О, господи! – вздохнул медведь. – Вот чесотка-то мировая! Ну, чесотка... Не хочут жить на болоте, никак не хочут, хочут в кельях.

А были – ворота и высокий забор. На воротах написано: «Чертям вход воспрещен».

В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал кругом.

Кругом же творился некий вялый бедлам – пауза такая после бурного шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове. Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски – выпивали. А четверо – три музыканта с гитарами и девица – стояли прямо перед стражником: девица красиво пела «Очи черные». Гитаристы не менее красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на нее – почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.