Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

Сегодня в 22.30 отбываем на юг.

И вот – юг.

Иван объяснился для начала с директором санатория. В его, директорском, кабинете.

– Как – с вами? – не понимал директор. – У вас же только одна путевка.

– Больше колхоз не дал... Не было.

– Так зачем же было ее везти с собой?

– А что же?.. Я один буду по санаториям прохлаждаться, а она дома сидеть? Несправедливо. Ей же тоже охота хоть раз в жизни на море побывать.

– Вы что, серьезно? – не понимал директор, крупный, толстый, в дорогом светлом костюме, – Вы не разыгрываете меня?

– Кто – я? Бог с вами!

– А где ваша жена?

– А вон! – Иван показал на окно. – Вон она сидит.

Директор подошел, посмотрел вниз.

Во дворе санатория, у фонтана с каменными лебедями, сидела Нюра.

Директор прошелся по кабинету.

– Вы сделали большую глупость.

– Почему?

– Ее придется отправлять назад...

– Почему? – Иван с этими своими «почему» способен был вызвать раздражение. И он вызвал раздражение.

– Да потому! Почему... Потому что так никто не поступает: взять одну путевку и везти с собой еще жену.

– Но ей же тоже охота...

– Что вы дурачка-то из себя строите? Чего дурачка-то строите?

– Почему?

– А где она жить будет?

– Со мной.

– Да как – с вами-то? Как?

– Но мне же положена одна комната...

– Так...

– Поставим раскладушку...

Директор в изумлении хлопнул себя по ляжкам.

– Феноменально! А тещу вы не могли прихватить с собой?

– Не трогайте мою тещу! – обиделся Иван. Обиделся и осердился: – Такую тещу как у меня, – поискать! И нечего ее трогать.

– Идите устраивайтесь, – тоже осердился директор. – Ни о каких раскладушках, конечно, не может быть речи.

Иван растерялся... Долго молчал.

– А куда же она?

– Куда хотите. Вы что, думали, здесь Дом колхозника, что ли?

Ивану пришла в голову какая-то, как видно, толковая мысль.

– Счас, одну минуточку, – сказал он. – Я к жене схожу... – и вышел.

– Ну? – спросила Нюра.

– Уперся... Слушать не хочет.

– Да ты попроси хорошенько! Скажи, мол, издалека приехали...

– Просил всяко! Не могу, говорит. Это... чего я подумал: может сунуть ему? Рублей двадцать...

– Ну-ка да не возьмет?

– Да возьмет, поди, куда он денется? Или мало – двадцать?

– Да хватит!

– Может, четвертак? Ведь месяц почти жить...

– Ну, дай, черт с им! Только уж пусть он получше комнату-то подберет. Побольше.

– Ну, сделает, наверно!..

– Хорошо бы, если б из окошка-то вот этот бы фонтан видно было. Прямо глаз не оторвать – до того глянется. Хорошо-то как здесь, господи! Рай.

– Вот черт, понимаешь... – стал мучиться Иван.

– Чего ты?

– Не умею я давать-то... Не приходилось.

– Сунь ему в руку...

– Сунь! тут кто кому сунет: я ему или он мне... как сунешь...

– Ну, парень!.. Как же теперь? Надо как-то выходить из положения.

– Пойдем вместе? – сказал Иван.

– А я-то чего там?

– Ну, я, может, похрабрей буду...

– Да хуже только: так – с глазу на глаз, а так – свидетель. Иди, не бойся. Ну, не возьмет – не возьмет: в лоб не ударит.

– Да если б ударил-то – это бы полбеды, а то потянет за взятку-то. Отдохнешь... в другом месте, елки зеленые. Будешь там заместо отдыха... печки-лавочки делать.

– Как же быть-то?

– Погоди, счас, может, насмелюсь... Черт, никогда с этим не приходилось! Шофера, те привычные... Ладно, пошел.

В кабинете директора, когда туда опять вошел Иван, сидела некая милая женщина, по виду врач.

– Подождите минутку, – сказал директор Ивану.

Иван понял так, что надо подождать здесь, в кабинете. И присел на стул.

Женщина-врач посмотрела на Ивана... И решила, что при нем можно рассказывать свое.

– Я говорю, но послушайте, укол всегда болезнен. Нет, говорит, присылайте другую сестру. Иначе буду жаловаться. Представляете? Что в таком случае...

– Минутку, – сказал директор. И повернулся к Ивану. – В чем дело? Что у вас еще? Я же вам сказал: идите устраивайтесь.

– Вы беседуйте, беседуйте, – вежливо молвил Иван. – Я подожду.

– Нина Георгиевна, зайдите, пожалуйста, через... десять минут. Мы вот с товарищем тут...

– Хорошо.

Женщина вышла.

Директор изготовился, видно, говорить строго.

– Слушаю.

Иван подошел к столу, посмотрел на директора – в глаза ему в самые – и выложил на стол ассигнацию в 25 рублей.

– Сойдемся?

Директор... молчал.

– Что? – спросил Иван. – У меня больше нету: осталось здесь пожить и на обратную дорогу.

Директор посмотрел на бумажку... Потрогал ее.

– Я бы больше дал, нету, – еще сказал Иван.

– Ладно, – решил вдруг директор. Встал. – Устрою твою жену. А деньги возьми.

– Да без этих-то я обойдусь!.. – запротестовал Иван. – Бери!

Директор засмеялся.

– Что? – спросил Иван.

– Возьми деньги, – велел директор. – Откуда приехали-то?

– С Алтая, – Иван вышел на балкон и крикнул Нюре: – Заходи!

Нюра подошла ближе к балкону и спросила негромко, но так, чтоб Иван – на втором этаже – слышал:

– Взял?

– Потом. Счас я иду к тебе.

В бассейне, где били вверх струйки воды, плавали каменные лебеди.

И вот вышли они к морю!..

– А народу-то! – заорал Иван.

– Не ори, – сказала Нюра. И засмеялась.

Они подошли к воде... Иван скоренько разделся до трусов. Нюра пока не стала, присела пока так, на камушки.

– Море, море!.. – сказал Иван вдохновенно, оглядел, зачарованный, даль морскую, залитую солнцем... Подкрался к шаловливой волнишке, сунул в нее ногу и вскрикнул: – А холодная-то!

– Холодная? – испугалась Нюра.

Иван засмеялся.

– Я шучу. Молоко парное!.. Раздевайся.

И третье письмо написал Иван – с моря. Оно начиналось словами:

«Здравствуйте, дорогие мои!

Стою на берегу моря! Если смотреть прямо, – будет Турция. Справа и слева от меня – голые счастливые люди. Да и сам я – в одних трусиках щеголяю. А Нюра смеется, дурочка...»

История эта началась в исправительно-трудовом лагере, севернее города Н., в местах прекрасных и строгих.

Был вечер после трудового дня.

Люди собрались в клубе...

На сцену вышел широкоплечий мужчина с обветренным лицом и объявил:

– А сейчас хор бывших рецидивистов споет нам задумчивую песню «Вечерний звон»!

На сцену из-за кулисы стали выходить участники хора – один за одним. Они стали так, что образовали две группы – большую и малую. Хористы все были далеко не «певучего» облика.

– В группе «бом-бом», – возвестил дальше широкоплечий и показал на большую группу, – участвуют те, у кого завтра оканчивается срок заключения. Это наша традиция, и мы ее храним.

Хор запел. То есть завели в малой группе, а в большой нагнули головы и в нужный момент ударили с чувством:

– Бом-м, бом-м...

В группе «бом-бом» мы видим и нашего героя – Егора Прокудина, сорокалетнего, стриженого. Он старался всерьез и, когда «звонили», морщил лоб и качал круглой крестьянской головой – чтобы похоже было, что звук колокола плывет и качается в вечернем воздухе.