Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

– О! – удивился Василий. – Иван! Заходи.

Поздоровались.

– Что за шум, а драки нет?

– А вон – сына не дает Ванькой назвать.

– И не дам, – стояла на своем Настя.

– А как ты хочешь? – спросил ее Иван.

– Валериком.

– Иваны, говорит, одни дураки остались, в сказках. Много ты понимаешь! Спроси вот у него, как в городе...

– Мне ваш город не указ.

Иван заглянул в кроватку к младенцу.

– Лежит... А тут из-за него целая война идет. А чего ты, Настя, Иванов-то списала со счета? – спросил он Настю. – Не рано?

– Не рано.

– Зря. Иваны еще сгодятся.

– Вот кому сгодятся, тот пускай с ними и живет, а мы будем жить с Валериком. Правда, сынок? – мать подошла тоже к кроватке, склонилась над сыном. – Уй ти мой маленький, мой холесенький... Иваном. Еще чего!

– Ну, Валерик – это тоже не подарок, – заметил Иван, отходя от кроватки.

– Да плохо просто! – загорячился опять Василий. – Чем нехорошо – Иван Васильевич?.. Царь был Иван Васильевич...

– У нас счас, скажи, царей нету, – тютюшкалась мать с младенцем. – Нету, скажи, царей, нечего на них и оглядываться.

– Ну что ты будешь делать? – с отчаянием сказал Василий. – Ну, е-мое, Валериком он тоже не будет, это я тебе тоже не дам. Как недоносок какой – Валерик... Он должен быть мужиком, а не...

– Будет Валериком.

– Нет, не будет!

– Нет, будет!

– Назовите в честь деда какого-нибудь, – посоветовал Иван. – В честь твоего отца или твоего.

– Да они обои – Иваны! – воскликнул Василий. – В том-то и дело!

Домой Микола пришел мрачный и решительный.

– Ты чего такой? – спросил отец.

Микола сел к столу, положил подбородок на кулаки, задумался.

– А?

– Так.

Отец готовился спать. Сидел на кровати в нижней рубахе, в галифе, босиком. Шевелил пальцами ног.

На печке лежал хворый дед Северьян.

До прихода Миколы они разговаривали и теперь вернулись к разговору.

– Он, старик-то, говорит: мы, говорит, пахали их, те поля. Приехали, обрадовались – землищи-то! И давай. Ну, год, два, три – пашем. Глядим, а песок-то с той стороны все ближе да ближе к нам. Нам, говорит, тогда старики и советуют: «Пусть эта земля лучше залежью будет, лучше поурежьте свои пашни, которые к северу, а эти не трожьте. Бросьте эти поля пахать, не трогайте». Собрались, говорит, мы миром и порешили: не пахать к югу от Сагырлака. И верно: остановился песок. Трава-то его держать стала. А счас опять все распахали... И уж заметно, как сохнет к северу. Еще вот лет пять попашем – и сгубим пашню. Тогда и удобрениями ничего не сделаешь – сожгем только землю...

– Сказали бы начальству.

– А то не говорили! Доказывали: никакая это не целина, это залежь, специально которую не трогали, чтобы пески держать с юга. Ну, рази ж послушают!..

– Тять, я жениться надумал, – сказал Микола.

– Эка!.. – удивился отец. – Кого же брать хочешь?

– Вальку Ковалеву, – негромко ответил Микола.

Отец кивнул головой: слышал кое-что.

– Ты говорил с ней насчет этого?

– Та-а... – Микола мучительно сморщился. – Нет.

– Я сватать не пойду, – твердо заявил отец.

– Почему?

– Не хочу позора на старости лет. Знаю я такое сватовство: придешь, а девка ни сном ни духом не ведает. Сперва договорись с ней, как все люди делают, тогда пойду. А то... ты вечно, Микола... – все за тебя отец. Прогонют, потом житья в деревне не будет, бежать от стыда придется.

– Ну, ты тоже прынц выискался: сватать он не пойдет, – сердито сказал дед Северьян. – Ты забыл, Тимоха, как я за тебя невесту ходил провожать? Забыл?

Тимофей недовольно нахмурился.

– Ведь не пойдет она за него. Слышал я – бабенки трепались – не глянется он ей.

– Пойдет! – сказал дед. – За такого парня!.. Чего ей еще надо?

– Почему ты думаешь, что не пойдет? – спросил Микола.

– Это уж тебе лучше знать. Хоть бы поговорил с девкой!..

– Пойдем, тять. Я один не сумею.

– Счас, что ли? – испугался отец.

– Счас.

– Ты что, опупел?

– Надо... А то поздно будет. Прошу тебя, один раз в жизни сделай...

– Тимоха, помоги парню.

– Да почему счас-то? Кто так делает?..

– А то поздно будет. Фактор один появился... поздно будет.

– Какой фактор?

– Ну... поздно будет. Ее спровоцируют.

– Тимоха...

– Да ну вас к черту, вы что, на самом деле! Ночь-полночь – сваты заявились. Завтра хохотать все будут.

– Вот как раз счас самое время идти, – рассуждал дед с печки. – Никто не увидит. Откажут, никто знать не будет.

Тимофей вздохнул, задумался.

– Какой фактор-то? – спросил он сына. – Сенька, что ли?

– Нет.

– Собирайтесь и идите, а то спать лягут люди. Ничего с тобой, Тимоха, не случится – сходишь, не похудеешь. Сделай одолжение парню. А девка правда хорошая – на ней пахать можно.

– Пойдем, тять.

– Язви вас в душу!.. Может, с матерью сходишь? Она счас придет...

– Та-а...

– Чего она, мать?.. Баба есть баба. Иди, Тимоха. Вишь, загорелось парню: значит, надо. Раз какой-то хвактор появился, не надо тянуть. Они нонче такие: не успеешь глазом моргнуть – поздно будет. Опередить надо.

Отец снял грязные галифе, нашел в сундуке новые брюки, надел и, болезненно сморщившись, долго ловил негнущимися темными пальцами маленькую скользкую пуговицу на ширинке.

– Тц... сердце мое чует – на радость зубоскалам идем. Ни хрена из этого сватовства не выйдет. Подождем хоть дня-то?

– Днем хуже.

– Какая тебе разница, Тимофей?

– Вот сошьют, оглоеды!.. Не лезет, хоть матушку-репку пой.

– Чего там?

– Пуговица не лезет, мать ее...

– Подрежь ножницами петельку-то, – посоветовал дед.

Микола пригладил жесткие волосы. Долго стоял перед зеркалом.

– Чего бы сделать над собой? – спросил он деда.

Дед подумал.

– Ничего, иди так. И так хорошо. Главное, смейся там побольше. Смешно, не смешно – ты: «Ха-ха-ха-ха...» Девкам это глянется. Был бы я не хворый, пошел бы с вами.

– Поллитра-то брать, что ли? – спросил Тимофей отца.

– Возьмите в карман, – сказал дед. – Понадобится – она при себе. Не робейте, главное. Ты, Тимоха, тоже посмеивайся там поболе. А то ведь придете счас два земледава... слова сказать не сумеете.

Сеня был уже дома, когда пришел Иван.

– Что так скоро? – спросил Иван.

– Я один опыт провел: начал тоже молчать, как Микола. Он меня комиком зовет, а я ему счас доказал.

– Чего доказал?

– Что он без меня совсем пропадет.

– Чем доказал-то?

– Молчал.

– Ну?

– Ну, она нас обоих выгнала.

– Обои вы комики... Как дети, честное слово.

– Нет, пусть он теперь не вякает.

– Что, девок, что ли, не хватает в деревне?

– Они не такие...

– Зря ты, Сенька... Ты же видишь, не любит она тебя.

Сеня – в майке и в длинных трусах – задумался около сундука.

– Видать-то я вижу, братка, – серьезно и грустно сказал он. – А отстать не могу. Умом все понимаю, а вот тут... болит. И ничего не могу сделать. Девки есть... полно. Но все не такие.