Василий Шукшин - Калина красная [сборник]

– А знаешь, какой дом можно сделать? – сказал вдруг Иван. – Двухэтажный. Сейчас мода – двухэтажные. Красиво, я видел. Мне один раз даже во сне такой приснился...

– Да зачем он, поди, двухэтажный-то?

– Да что ты?! – заволновался Иван. – Знаешь, как удобно! Вот, смотри как: низ – как обычный пятистенок, так? Но кладовка и сенцы не пристраиваются, а – в срубе. Так?

– А крыша как? Флигелем?

– Нет, кругом. Теперь смотри: на втором этаже – где кладовка и сенцы – пойдет веранда. Причем ее можно пропустить и с торца – под окнами, балкон такой...

– А крышу – свесить, – подхватил Сеня. – А?

– Но!

Сеня снялся с места и заходил по избе.

– Знаешь, где его можно поставить? На берегу, где Змеиный лужок-то выходит... Где кузня-то была! Знаешь?

– Знаю.

– А баню прямо на берегу поставить...

– А с кручи спустить трос...

– Для чего?

– Воду доставать. Ворот, колесо какое-нибудь – и мотай.

– Да там и принести не так уж высоко.

– Да на кой черт носить, если можно приспособление сделать?

– Ну да, – согласился Сеня. – А то жена беременная будет, ей тяжело будет.

При упоминании о «жене» оба как бы спохватились, замялись. Помолчали малость и выправились.

– Еще я бы полати сделал в избе, – сказал Сеня. – Черт ее знает что – люблю полати!

– Помнишь, как мы на полатях спали?

– Помню. Но полати – это... Ну, можно и полати. А что баню – на самом обрыве, – это хорошо.

– Как хорошо-то! Я люблю, когда моешься, чтоб из окошечка далеко видно было. А еще лучше, когда в окошечке видно, как солнышко закатывается...

– А дома самовар стоит.

– А жена выйдет на крыльцо: «Сенька, ты ничего там?»

– Помнишь, мама все выходила: «Ванька, вы ничего там? Не угорели?!» Эх, братка...

– Вот пойди такая жизнь, я согласный по пятнадцать часов в день работать – и ни разу не пожалуюсь. А в субботу – под воскресенье – поплыли бы лучить. Ох, я знаю одно место-о! В субботу завестись пораньше да хорошего смолья успеть заготовить – хоть до утра рыбачь...

– Любишь лучить?

– Нет, я лучше с удочкой уважаю.

– Верно, я тоже больше с удочкой люблю. Культурней как-то. Хошь, книжку возьми, возьми одеяло, раскинь на бережку – так поваляйся, благодать. А детишки пойдут! Детишек с собой взять.

Иван качнул головой. И задумался.

Сеня, чтоб не спугнуть его хорошие думы, чтобы его так и оставить с этими думами, поспешно сказал:

– Давай-ка соснем пока, братка. Верно говорят: утро вечера мудренее.

– Пойдем на сеновал спать, – предложил Иван.

– Пошли, – охотно согласился младший брат.

Они вынесли одеяла, подушки и устроились спать на сеновале в сарае.

Только оба долго не могли заснуть – глядели сквозь щели сарая в большую лунную ночь. Молчали.

Утром, чуть свет, когда Сеня еще спал, Иван осторожно поднялся... Осторожно прокрался по сараю...

Вошел в избу.

Достал из-под кровати свой маленький чемоданишко, с каким приехал... Открыл его: там кое-какие подарки, которые он привез отцу и Сене, – пара рубах, зажигалка Сене, шарфик какой-то... Иван все это выложил на кровать, взял чемодан, постоял с ним...

Присел перед дорогой на кровать, посидел, встал и пошел.

И вышел из избы.

Оглянулся на сарай, на избу...

И решительно пошагал прочь.

На улицах деревни никого не было.

Только из ограды Ковалевых вышел отец Вали... Иван, увидев его, хотел было свернуть в переулок, но уже поздно было.

Поздоровались.

– Поехал? – спросил старик.

– Надо, – ответил Иван.

– Закури на дорожку, – предложил старик. – Подмешал вчера доннику в табак – ничо, скусный стал.

Закурили.

– Тут машины ходят счас?

– Машин полно, – сказал старик. – Хлеб круглые сутки возют. Все на вокзал едут.

Постояли. Говорить больше не о чем было.

– Ну, счастливо доехать тебе, – молвил старик.

– До свиданья, – сказал Иван.

И разошлись.

Иван удалялся по улице. Потом свернул с улицы в сторону большака. И пропал из виду.

В небольшом русском городке, где-то на окраине, где дальше – за пустырем – виден уже и лес и не дымят трубы, в аккуратном домике из трех комнат жила женщина. Звали женщину красиво – Агриппина, Агриппина Игнатьевна Веселова, попросту – Груша. Было ей тридцать четыре года, и были у нее сын Витька двенадцати лет да брат Николай Игнатьевич, главный бухгалтер пригородного совхоза, да где-то был муж... С мужем они разошлись три года назад: тот взял в подруги... бутылку, и та подруга белоголовая завлекла его куда-то далеко, даже и не слышно было, где он.

Брат Николай приезжал по воскресеньям к сестре и племяннику, старался как-нибудь им помочь, продукты привозил, деньжонок иногда.

И один раз, в воскресенье, приехал он с важным каким-то делом... Но пока дело это не выкладывал, а как обычно, они с Витькиной матерью воспитывали Витьку.

– Ну сладу нет – не слушается, и все, – жаловалась мать. – Совсем парень выпрягся...

– Что же это ты, Витька? – гудел большой дядя Николай, постукивая толстыми прокуренными пальцами по клеенке. – Не годится так, не годится. А что же дальше-то будет, если ты уже счас... черт-те чего вытворяешь? Ведь матери-то одной трудно с тобой, как ты это не поймешь!..

– Ни дьявола не понимает! На днях чего удумал: взял да соседской свинье глаз выбил...

– Глаз? – удивился дядя Николай.

– Но! Ветеринар, сосед-то... ладно, мужик добрый – не пошел никуда жаловаться. А то было бы дело!

– Зачем же ты ей глаз-то выбил? – спросил дядя.

Лобастый Витька сидел тут же, за столом, делал вид, что усердно читает книгу. Молчал.

– Витьк!

– Ну?

– Зачем глаз-то свинье выбил?

– Я нечаянно, – буркнул Витька.

– «Нечаянно»! – воскликнула мать. – Знаю я, как нечаянно... Нечаянно, – и повернулась к брату – рассказать: – Я его все в пример ставлю, ветеринара-то: выучился человек, теперь живет-поживает, в доме-то только живой воды, наверно, нет... Бери, мол, пример – приглядывайся. А он его и невзлюбил...

– При чем же тут животное, если тебе человек не поглянулся? Витьк!

– Ну?

– Разве можно такие вещи делать?! Ты что, живодер, что ли?

Витька молчал.

– Папа родимый – набычится, и не сдвинешь с места, – заключил дядя Николай. Помолчал. Спросил сестру: – Где он счас? Не слышно?

– «Где»! – горько воскликнула мать. – У него дорог много, и все – веселые.

– Алименты-то шлет?

– Шлет.

– Эх, Витька, Витька... – вздохнул дядя Николай. – Что ж ты так живешь-то? А?

Витька молчал.

– Витьк!

– Ну?

– Чего молчишь?

– Я читаю.

– Что ты мне очки втираешь! – осердился дядя Николай. – Читает он!.. – потянулся, взял у Витьки книгу. – Что ты читаешь? То ж – задачник! Кто же так задачник читает... как художественную литературу. Менделеев мне нашелся!