Василий Шукшин - Верую! [сборник]

На другой день опять пошел к озеру – смотреть, как горит церквушка на закате. И встретил на улице Ольгу Фонякину. И остолбенел: такой женщины ему не доводилось видеть. Пошел за ней... Пошел, ни о чем не думая, не подумал даже, что потом опять будет стыдно. Ольга оглянулась.

– Здравствуйте, – сказал Петр.

– Здравствуйте.

Петр ласково, как мог, улыбнулся – его пугала красота женщины. И удивляла. Он стоял и смотрел на нее. Она тоже посмотрела на него, спокойная, рослая, гладкая.

– Вы что, обознались? – спросила она.

– Нет, – Петр не знал, что говорить.

У Ольги насмешливо дрогнули уголки губ; она повернулась и пошла прочь.

Ивлев все смотрел на нее. Странно: он не запомнил ее лица. Он даже не был сейчас уверен: красива она или нет. Помнил только, как насмешливо дрогнули уголки ее губ.

Ивлев вернулся домой, надел выходной костюм и пошел к клубу.

Ольга стояла в кругу девушек. Рядом толпились парни. Радиола еще не гремела, еще только налаживали ее.

Ивлев подошел к Ольге.

– Отойдемте в сторонку, – вежливо сказал он.

Ольга не удивилась, улыбнулась ему, как знакомому, только улыбка у нее вышла опять насмешливая, как будто хотела сказать: «Знала, что подойдешь, вот и подошел».

– Зачем?

– Мне надо сказать пару слов... – у Петра от волнения перехватило горло. Он замолчал и уставился на Ольгу.

Ольга негромко засмеялась. Засмеялись и те, кто стоял близко. У Ивлева от стыда, от любви и злости свело затылок. Он тоже улыбнулся и, сам не понимая, что делает, вернее, понимая, что делает глупо, взял женщину за руку и хотел отвести в сторону. Ольга оттолкнула его... И тут – как из-под земли вырос – появился чернявый парень, броско красивый тонкой южной красотой.

– Одну минуту, – сказал он с акцентом. – В чем дело?

Ольга с любопытством смотрела на Ивлева.

Чернявый ловко оттер Петра в сторону, взял за локоть и, немножко рисуясь, проговорил:

– Здесь вам делать нечего, молодой человек.

В глазах Ивлева стояла Ольга – смотрела на него. Теперь он запомнил ее лицо – красивое, сытое, очень спокойное. С каким любопытством она смотрела!.. Впрочем, она показалась усталой.

– Вы меня поняли?

– Нет.

Чернявый смело улыбнулся.

– Объяснить?

– Объясни.

Чернявый оглянулся для пущей важности, взял Ивлева за грудки, встряхнул.

– Я говорю: уйти надо.

Петр хотел оторвать от себя руку чернявого, но она точно приросла – парень был цепкий.

– Отпусти, – сказал Ивлев, – не надо... А то ударю.

– О? – парень сильно рванул его на себя, отпустил и дал пинка под зад. – Чтоб я тебя больше здесь не видел!

Драться не хотелось – злости не было. В глазах стояла насмешливая, умная, красивая Ольга, и было все равно: драться – драться, обнять чернявого – обнял бы... Душа ликовала. Почему-то именно в этот момент, совсем неподходящий, он поверил: пришла любовь.

Он взял чернявого за руку:

– Отойдем подальше, я тебе все объясню.

Отошли.

Чернявый, ни слова не говоря, больно ткнул Петра в грудь. Тот, не разворачиваясь, дал ему снизу в челюсть. Дрались без азарта... Чернявый пытался боксировать, но не умел, прыгал, делал обманные движения и схватывал по лбу гораздо чаще. Их разняли. Чернявый успел разорвать Петру новую рубаху до пупа и разбил в кровь губы. Зато у самого надолго зажмурился левый глаз.

Ивлев, как только их растащили, ушел домой, умылся, надел другую рубаху... И опять пошел к клубу. Опять подошел к Ольге.

– Меня Петром зовут, – сказал он. – А вас как?

У Ольги азартно заблестели глаза. Ей нравилось безрассудное упрямство парня. Петр сам не ждал от себя такой нахрапистости. Все в нем ликовало; вся нерастраченная горячая сила двадцати четырех прожитых весен выплеснулась из груди, ударила в голову. Он ошалел.

– Отойдемте на минутку...

– Мне здесь хорошо.

– На минуту... Чего вы? – Ивлев улыбнулся разбитыми губами. Он не знал, что он сказал бы, если бы она отошла. Все было не важно. Хотелось смотреть и смотреть на Ольгу. – Боишься, что ли?

– Ты сам-то не боишься?

– Нет.

– А тебе не кажется, что ты нахал?

– Нет, что ты!

– А мне кажется.

– Перестань... Никогда я нахальным не был.

Тут опять подскочил чернявый.

Ольга отошла от них.

– Я провожу ее сегодня домой, – заявил Петр. – Понял? Не смотри на меня так, а то другой глаз закрою.

Чернявый задохнулся от возмущения. Некоторое время молчал.

– Ты что? – спросил он.

– Ничего. Иди за мной, – Ивлев пошел за клуб – от света. Чернявый – за ним.

«Посмотрим», – зло, упорно думал Петр. Его взбесило упрямство Ольги.

Он слышал, что сзади, с чернявым вместе, идут еще двое.

Шли долго – подальше от людей. Петр шагал не разбирая дороги. Он понимал, что трое могут всыпать ему, но остановить его это не могло – Ольга стояла в глазах.

Перелезли через прясло в чей-то огород. Зашуршала под ногами картофельная ботва.

«Хватит», – решил Петр.

– Иди, иди, – с дрожью в голосе сказал чернявый и толкнул его в спину.

– Ударишь сзади – изувечу насмерть, – предупредил Петр. Его слегка начало трясти.

Неожиданно тишину ночи просверлил противный милицейский свисток: их догоняли.

Все четверо остановились.

– Милиция, – сказал один из парней. – Все. Свадьбы не будет, – сказал как будто даже с облегчением – слишком уж нехорошо и решительно был настроен Петр.

Подошел милиционер.

– Ну-ка, кончайте канитель! Давайте, давайте... Давайте разойдемся.

Чернявый и два его товарища ушли.

Петр закурил с милиционером (милиционер был молодой парень).

– Влюбился, что ли? Мне сказали...

– Влюбился, – честно сказал Петр.

– Н-да... Интересно, между прочим: когда влюбляются, малость дураками делаются. Другой бы подумал; куда к черту – одному на троих? А тебя понесло, – вышли из огорода, направились к клубу. – Я по себе погонюсь: я, значит, когда влюбился, – а она за рекой жила, жена-то моя теперь, – дак я ночью к ней через реку плавал. А ночь! Вода холодная – сведет судорога, и все, конец. Нет – плыл, дурачина!

– Она где живет, не знаешь? – спросил Петр.

– Кто?

– Эта... Ну, эта!..

– Она – там, – неопределенно сказал милиционер. Помолчал и добавил: – Мой тебе совет: отстань от нее.

– Почему?

– По-моему... черт ее знает, конечно, но, по-моему, она... это... того. Я уж со вторым ее здесь замечаю. До черненького еще один был. Тот уехал чего-то. Красивая, конечно... А они все красивые – балованные. Измучаешься с такой: пойдешь куда-нибудь – вся душа изболит. На ее же оглядываются! Тут нервы да нервы надо. Каждый раз драться не полезешь...

– Она откуда?

– Секретарша, однако... С учреждения какого-то. А откуда – не знаю. У нас тут чуть не со всего света. Понаедут, все молодые, – конечно, порядка не будет.