Василий Шукшин - Верую! [сборник]

– Неужели не стыдно так жить? – спросил Петр. – Или тут уж про совесть говорить не приходится?

Девица посмотрела на него, как на стенку, безучастно.

– Думаешь, Ольга тебя любит? – спросила. Улыбнулась – губы припухшие, чувственные; осоловелые глаза поражают покоем и покорностью. Красивая вообще-то. – Можешь не волноваться – не любит.

– Заразы вы! – с дрожью в голосе громко сказал Ивлев. Сорвался с места, заходил по комнате. – Поганки на земле, вот вы кто! – остановился перед девицей, стиснул кулаки в карманах, чтобы унять дрожь. – Шелк натянула! Ногами дрыгать научилась?.. – дрожь не унималась; Ивлев побледнел от ярости и обиды, но слов – убийственных, разящих – не находил. – Что поняли в жизни?.. Жрать! Пить! Ложиться под кого попало!.. Сволочи, – он сразу устал – понял: ничего не доказать.

Девица презрительно смотрела на него. Усмехнулась.

– Ольгу не лапайте! – опять взвился Ивлев. – Она вам не пара! Я вас отважу от нее.

– Посмотрим.

– Я вас каленым железом выжгу из города. Вы же воруете, гады, я же знаю. Эти, мордастые, воруют, а вы сбываете. Скоро эта лавочка закроется.

– Сколько времени сейчас? – спросила девица.

– Не знаю. Утро, – Ивлев кивнул на окно – на улице светало.

– Ольга с ними ушла?

Петр не ответил, взял свою рюмку, выпил. Напомнили об Ольге, и опять заныла душа.

Девица поднялась, поправила волосы, нашла на кровати свою шляпку, плащ... Остановилась на пороге перед тем, как выйти.

– Насчет лавочки... – это доказать надо, а то...

– А то что?

– Ничего. Нечего зря на людей говорить.

– А я не говорю на людей, я на паразитов говорю.

– Вот так. А то быстро заткнут рот.

– Иди отсюда, – негромко, сквозь зубы сказал Ивлев. – Пошла – иди.

Девица ушла.

Ольга пришла на другой день к вечеру.

Петр прибрал в комнатах, перемыл посуду, выветрил тяжкий запах попойки... Сидел у окна, положив подбородок на кулаки, смотрел на улицу – ждал жену. Он ждал ее весь день. Утром сходил на стройку, отпросился у бригадира, пришел и сел ждать.

Ольга вошла тихонько... Дверь на улицу была открыта. Петр не слышал, как она вошла. Она кашлянула. Петр вздрогнул, оглянулся... С минуту, наверно, смотрели друг на друга.

– Ну? – спросил Петр.

– Что?

– Нагулялась?

Он встал, подошел к жене, взял в руки ее голову, жадно поцеловал в мягкие губы... Она стояла покорная, смотрела на мужа с вялым любопытством.

– Где была-то?

– Там, – кивнула она. – Петя... Мне почему-то страшно жить. Не страшно, а тяжело как-то.

– Устала просто. Это – психика, – авторитетно сказал Ивлев. – Надо отдохнуть, и все пройдет.

– Как отдохнуть?

– Так. Спокойно пожить, не дергаться, не беситься до утра.

– Спокойно – значит, скучно. Не хочу.

– Сядем потолкуем, – предложил Петр. – Поесть хочешь?

– Петя, ты, наверно, хороший парень, тебе, наверно, нужна хорошая жена...

– Перестань, завела панихиду какую-то. Сядь, – Ивлев посадил ее на кровать, а сам стал ходить. – Ты малость не так начала жить, – заговорил он уверенно. – Я тебя хорошо понимаю. Бывает так: идешь где-нибудь – в лесу или в поле, доходишь до такого места, где дорога расходится на две. А места незнакомые. По какой идти – неизвестно. А идти надо. И до того тяжело это – выбирать, аж сердце заболит. И потом, когда уж идешь, и то болит. Думаешь: «А правильно? Может, не сюда надо было?» Так и в жизни, по-моему: надо дорогу знать...

– Ты знаешь?

– Я?.. – Петр никогда не думал так о себе: знает он или не знает. – Я одно знаю: ты поворачиваешь не туда.

– Господи, какой умница: туда, не туда... А куда надо, скажи? – Ольга прилегла на подушку, закрыла глаза.

Петр минуты две ходил по комнате, молчал. Собирался с мыслями. Он понимал, что разговор важный.

– Эти... друзья твои... я их не виню, – осторожно заговорил он. – Бывает – сами по себе хорошие люди, но запутались и других путают. Они научат...

– Я старше их... Больше видела. В свое время газеты читала...

– Это неважно. Я докажу что они запутались. Первое: они ни черта не делают. Как так можно? Да возьми ты, к примеру, первобытное общество – там же все работали! А кто не работал, тому голову разбивали дубиной.

– Мы не в первобытном обществе, – нехотя возразила Ольга.

– Тем более!

– Как это ничего не делают? Одни учатся, другие работают... А время проводят, как хотят, никому до этого нет дела.

– Они воруют! – сорвался на крик Ивлев, но взял себя в руки. – Работают... Где это можно так работать, чтобы коньяк чуть не каждый день пить? Иди поинтересуйся: часто рабочий человек коньяк пьет?

– Голову на плечах надо иметь.

– А у меня что, тыква? Чем я хуже их?! Я вот с таких лет работаю...

– Ну и работай. От каждого – по потребности. Чего ты обижаешься? – Ольга, кажется, нарочно злила мужа и сама начинала злиться. – Ты – рабочий, гордись этим. А они – хлюпики, стиляги... Чего они тебя волнуют?

Петру вспомнились нарядные, нагловатые парни, ленивые улыбки их... И ярость опять охватила его.

– Они народ обворовывают! Работают! Вижу я, как они работают. Подружка твоя учится?! Она что, знать больше хочет?! Ей, гадине, лишь бы диплом получить да сесть на шею кому-нибудь... Думаешь, это интеллигенты?

– Сволочь ты, – откровенно зло и резко сказала Ольга. Села, посмотрела на мужа уничтожающим взглядом. – Верно сказал: тыква у тебя на плечах. Чего ты на людей налетел? Научился топором махать – делай свое дело.

Этот отпор Ольги был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся. Молчал.

Ольга встала с кровати, мельком оглядела комнату.

– Я ухожу. Совсем. Люди, о которых ты говоришь, – не такие уж хорошие. Никто не обманывается, и они сами тоже. А ты – дурак. Загнали тебя на «правильную дорогу» – шагай и помалкивай. Кто тебе дал право совать нос в чужие дела?

Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.

«Сейчас ударю», – подумал он и не двигался с места, слушал слова, от которых у него, казалось, распухали уши.

– Чем ты лучше этих людей? Они умнее тебя, честнее, если хочешь знать. Сознательный... Если тебе за твою работу дадут в два раза больше, ты половину отдашь народу? Трепач... Я думала, ты парень... мужчина... Сопляк. Научили десять слов говорить – живи с этим, хватит. В первобытном обществе и этого не знали. Прощай, – Ольга направилась к выходу.

Ивлев подошел к двери, толкнул жену на кровать.

– Сядь. Объясни мне, я не могу понять: неужели...

Она встала и пошла грудью вперед.

– Уйди. Прочь! – глаза совсем чужие. Ненавидящие.

Петр опять толчком посадил ее. Она встала и опять пошла...

Трижды сказала:

– Прочь с дороги! Вон! Ненавижу тебя!

«Все», – понял Ивлев.

Ольга вышла.

Больно стало Ивлеву, так больно!.. Показалось: не хватит сил превозмочь эту боль.

Ольга не пришла на другой день. Не пришла она и на третий, и на четвертый. Петр ждал ее вечерами, она не шла.