Камиль Зиганшин - Возвращение росомахи [Повести]

Насторожился и Боцман. Приглядевшись, он увидел, как через разреженный прогал проскочили разношерстные собаки с крутыми баранками хвостов и, молча рыская в подлеске, начали подниматься в гору. Сами по себе собаки пугали не больше, чем годовалые волки, но Боцман знал, что в тайге за ними всегда следует человек с тускло блестящей палкой. Встревоженные кошки побежали вверх, держась крутых склонов.

Поднявшись на перевальную седловину, Боцман остановился, пропуская Кисточку. Отсюда он разглядел людей, карабкающихся за лайками на длинных «лапах». Сначала одного, потом второго, третьего. В руках у каждого поблескивала та самая палка, которой кот страшился больше всего на свете. Он помнил — из них вылетает и впивается в тело острой болью гром, после чего из раны течет кровь и пропадают силы. Несмотря на то что двуногие были еще далеко, это воспоминание подстегнуло Боцмана, и он поторопился за Кисточкой.

Тем временем свора вышла на их «горячий» след и, разразившись азартным лаем, ринулась в погоню. Кошки поначалу легко отрывались от преследователей на своих мохнатых лапах-снегоступах, но, непривычные к продолжительному бегу, быстро утомились.

Вязкие, выносливые лайки быстро сокращали разделявшее их расстояние и гнали уже «по-зрячему». Собаки теперь не лаяли, а, распаленные видом беглецов, захлебываясь, рыдали от страсти. Боцман знал, что они, так же как и волки, не умеют лазать по деревьям. Ища спасения, кот взлетел на огромную суковатую березу. Изрядно отставшая, задыхающаяся Кисточка, следуя его примеру, тоже взобралась на первое попавшееся дерево.

Набежавшая свора окружила затаившуюся в развилке кошку. Злобный лай зазвучал часто и исступленно. Он нес охотникам весть: «Зверь остановлен, поторопитесь».

Появление запаренных хозяев собаки встретили невообразимыми прыжками и яростным клацаньем клыков на окруженную беглянку. Каждая из них стремилась убедить своего властелина в том, что именно она настигла и загнала свирепо шипящую добычу на развилку дерева и заслуживает в награду самый лучший кусок мяса.

Бежавший впереди охотник с рыжей бородой во все лицо устремил палку на Кисточку. Полыхнул язык пламени, грянул гром. Кошка взвыла от пронзившей грудь боли, рванулась было по стволу выше, но обмякшие лапы судорожно царапали пустоту — она летела вниз.

Боцман, увидев рыжебородого зверобоя, вскинувшего вороненую палку в их сторону, громадным прыжком сиганул на белую перину и под прикрытием густого пихтача ушел незамеченным. Иногда он оглядывался, надеясь увидеть бегущую следом Кисточку, но ему в морду неслись только удары грома. И невдомек было ему, что это добивали его подругу.

Удалившись на безопасное расстояние, кот залег в непролазном буреломе, в ожидании спутницы, но она так и не появилась. С наступлением ночи рысь, покружив по лесу, вышла к тому месту, где их загнали на деревья, и застыла в немом ужасе.

Лунный свет озарял неестественно вывернутое тело Кисточки — без головы и шкуры. Обнаженные мышцы с желтоватыми отметинами подкожного жира уже прихватило морозом. Вокруг на истоптанном снегу валялись обслюнявленные бумажные трубочки с едким запахом дыма. Они походили на белых, с черными головками, червей.

Боцман несколько минут вглядывался в обезображенную Кисточку. Затем повернул голову в ту сторону, куда ушли люди и собаки. Кот не умел плакать, но его пылающие зеленым огнем глаза застлал влажный туман. Он смертельно возненавидел Рыжебородого, поднявшего на них громовую палку, и противную, тошнотворную вонь от белых «червей» на снегу.

После гибели подруги Боцман как-то сник. Все окружающее казалось ему теперь враждебным и неприветливым. Отрешившись от всего, кот часами угрюмо лежал на снегу. Прежде он так и жил — одиноким, мрачным отшельником, а с Кисточкой успел оттаять, привязаться к нежной спутнице. Но ее так быстро не стало…

Известно, время — лучший лекарь. Мало-помалу пробуждался интерес к жизни и у Боцмана.

В тайгу пришла весна. Из-под ужимающихся и оседающих под лучами ожившего солнца сугробов зазвенели ручьи. Облезли до черноты опушки. Покорствуя напору живительных соков, ветви кедра затопорщились розово-кремовыми свечками, щедро припудренными белой пыльцой. В полдень разомлевший лес источал горьковато-смоляные запахи, от которых сладко кружилась голова.

Однажды, после долгой прогулки по гребням кряжей, притомившийся Боцман спустился к реке, полной предзакатной тишины, покоя и свежести. Вылизав языком взъерошенную ветвями шерсть и помыв лапами морду, он распластался на теплом стволе поваленной ольхи возле устья ручья, обозначенного широким полукружием разноцветной гальки. Отдыхая, он блаженно жмурился от ласковых переливов нескончаемых водяных бликов.

Пойму заливал свет тлеющего заката. Чуть слышно прошелестела в траве гадюка. Она соскользнула по наклонной каменной плите в воду и, высоко подняв головку, поплыла на другой берег. Выбежал из кустов к реке горностай в бурой летней шубке и принялся жадно лакать воду.

Ни юркий зверек, ни Боцман не видели сквозь отсвечивающие гребешки переката темной спины тайменя. Речной великан живой торпедой пронесся под водой несколько метров и, окатив берег крутой волной, тут же исчез. Вздрогнувший кот оторопело уставился на голый, мокрый речной валун, где только что стоял горностай…

Боцману уже изрядно приелась зайчатина, которой питался последние месяцы, и он решил побаловать себя олениной, но косули никак не попадались — после многоснежной зимы они стали крайне редки. Исходив окрестные распадки и горы, кот все же высмотрел под скалой одного упитанного бычка. Подкрасться к нему, из-за окружавших скалу курумников, было невозможно — увидит издалека и умчится, играючи, высокими прыжками — дугами.

Зная, что олененок рано или поздно обязательно пойдет к ручью на водопой, кот нашел проход, который ему не миновать. Забравшись на дерево, он затаился среди листвы на толстой ветке. Над головой что-то затрещало. Рысь невольно сжалась, но, подняв глаза, увидела падающий с вершины дерева полусгнивший сук — «ложная тревога».

Прошло часа четыре, а Боцман все еще терпеливо лежал в засаде. Но вот, наконец, послышался едва уловимый стук копытец. Бычок шел осторожно — оберегал от веток молодые, еще покрытые опушенной кожей, вилообразные рожки с тремя небольшими отростками. Рысь стрелой сорвалась с дерева и, обрушившись всей своей массой на кирпично-ржавую спину косули, разом прокусила клыками позвонки. Косуля упала. Тут же попыталась вскочить и, как обычно, умчаться легко и свободно, но, только что полные сил, мышцы не повиновались.

Полакомившись сочным, парным мясом, Боцман завалился на спину и, лениво разметав на траве лапы, стал кататься с боку на бок, то выгибаясь, то надолго замирая.