Камиль Зиганшин - Возвращение росомахи [Повести]

Выбирая удобную для боя позицию, он вскочил было на макушку протаявшего из-под снега выворотня, лежащего у края глубокого провала, как вдруг, еще не понимая смысла своего безрассудства, неожиданно скатился вниз, обдираясь о сучья стволов, нагроможденных на крутых скатах, прямо к устью огромной воронки.

Лайки, порывисто дыша, обступили край провала и злорадно облаивали запертую в ловушке рысь.

Подбежавшие зверобои открыли стрельбу по светлым пятнам на дне провала, пока кто-то не образумил:

— Кончай палить — всю шкуру продырявим. Если жив еще, и так никуда не денется.

Эти слова прозвучали сигналом. Все расслабились. Азарт спал. Охотники вдруг почувствовали, как устали и проголодались за эти дни.

— Чаю бы попить — во рту пересохло, мочи нет, — произнес заросший щетиной Глеб.

— Да что чай?! Кота надо брать!

— Вот уж не скажи. Чай вещь стоящая. Чай он живость дает. Подойдешь, бывало, с поклажей к горе. Посмотришь — ни в жисть не одолеть. Костерок наладишь, крепкого, запашистого заваришь, выпьешь кружку и взберешься на одном дыхании до самой верхотуры, — убедительно возразил самый пожилой из них, Тихон.

— Верно говоришь. Коту теперича некуда деться. Не грех и чайком побаловаться, со вчерашнего на сухомятке.

Промысловики сноровисто развели костерок и, подвесив котелок со снегом, обменивались, как обычно, впечатлениями. Больше всех заливался рыжий Потап:

— Видали, как удачно я его зацепил! След сразу закровил. Знать, сильно — вишь аж в яму свалился, окаянный. Сколько промышляю, а такой хитрющей твари не встречал. Ведь столько лет нас дурачил!

— Ну, ноне ему крышка!

— Все же жалко, мужики. Как-то без рыси в тайге не того… Вроде как пресновато. Это все одно, что щи без капусты или баня без пара.

— Да народятся еще, али понавезут откуда, расселят, ежели нужный зверь…

Почаевничав, возбужденные предвкушением знатной добычи, охотники спустили на веревках, по более чистому от валежин склону провала, Потапа и Глеба.

Достигнув дна воронки, те долго и осторожно лазили, с ружьями на изготовку, по шатающимся угловатым глыбам, заглядывали под них и, наконец, чертыхаясь, поднялись с помощью поджидавших товарищей наверх.

— Ушла, гадина. Под камнями лаз. Из него дует, как из трубы. Похоже, где-то выход есть, — оправдываясь, бормотал Глеб. Потап же, ни слова не говоря, направился к береговой круче.

Боцман за это время уже проник по узкому каналу в сумрачный грот и в конце горловины увидел реку, подтопленный вешней водой противоположный берег. Внизу в метре от края уступа плыли, скрежеща по отполированному прижиму, разнокалиберные льдины.

Все правильно. Кота не обмануло смутно мелькнувшее воспоминание: это был тот самый провал, благодаря которому он спасся во время наводнения много лет назад.

Не теряя времени, рысь наметила подходящую льдину и, когда она поравнялась с черным зевом, спрыгнула на нее. Льдина упруго качнулась и понеслась дальше по отбойной стремнине.

Но что это за резкий, дробный стук вокруг? Острый осколок льда больно ударил по нижней губе, и тут уже сверху донесся грохот. Оглянувшись, Боцман увидел на отвесной береговой круче человека с громовой палкой. Рыжебородый! Нигде нет от него спасения!

Не дожидаясь очередного выстрела, кот сиганул в студеный поток. Вода разошлась двумя искрящимися крыльями брызг. Боцман на пару секунд погрузился в изумрудную толщу, а вынырнув, поплыл рядом с льдиной.

Рысь еще несколько раз слышала резкие хлопки, булькающий посев по воде, щелчки по льду, но и они вскоре прекратились. Коченея, Боцман вскарабкался обратно и обернулся. Силуэт охотника мелькнул последний раз и исчез за надвинувшимся отрогом. Река, делая крутой поворот, уже затягивала Боцмана в теснину длинного ущелья, туда, где кота караулил каскад бесноватых порогов.

Долго они глумились над несчастным зверем: швыряли, вертели среди рева тысячи медведей. Оглохший кот распластался на льдистой броне, намертво вцепившись в нее когтями-крючьями. Несколько раз льдину дыбило, окатывало мощными водяными валами. Но, видно, судьба решила и на этот раз пощадить рысь: ревучий поток прорезал гранитный кряж, и изрядно потрепанная посудина успокоилась. Ее то и дело проносило вблизи берега, и Боцман не раз уже порывался покинуть хрупкое, ненадежное пристанище, но все недоставало смелости. Нерешительность чуть не стоила ему жизни.

На одном кривуне образовался многоярусный ледовый затор. Река с глухим ревом уходила под него, громоздя поверх все новые и новые обломки. «Плотик» Боцмана несло прямо в центр этой необычной крепости. От резкого удара льдина дрогнула и, подпираемая сзади другими, раскололась пополам. Еще миг, и Боцман навсегда исчез бы в бурлящей пучине, но он успел запрыгнуть на угловатую, подрагивающую от бешеного напора плотину и, не задерживаясь, проскакал по напряженно вибрирующим осколкам на берег.

На земле кот зябко отряхнулся. Шатаясь от усталости, поднялся на мысок и повалился на подсохший пятачок земли. «Неужели несчастья этого сумасшедшего дня остались позади и теперь можно спокойно полежать?!» — говорили все еще не верящие в спасение его глаза.

Боцману следовало, наверное, завопить что есть мочи, дабы известить тайгу о своем невероятном спасении, но бедолага не то что вопля, даже стона не в состоянии был издать.

Ноющая боль в задней части тела напомнила о метком выстреле Рыжебородого. Вылизав зад, Боцман обнаружил две ранки. «Ничего, бегать можно, а к боли притерплюсь» — примерно так оценил свое положение несокрушимый кот.

Опасаясь преследования, Боцман отступил в каменные дебри высоких гольцов. Здесь еще властвовали морозы, и чахлые деревья поутру наряжались в густые шубы из искристого куржака.

Поскольку ни зайцы, ни косули не обитали в этих суровых местах, Боцману пришлось довольствоваться одними белыми куропатками. Но они, непуганые и доверчивые, с каждым днем становились все осторожней, и кот вскоре был вынужден откочевать в средний пояс гор.

Раны не заживали, наоборот, воспалились до такой степени, что задние ноги отказывались служить. Зверь с каждым днем хирел. Все свои несчастья искалеченный кот связывал с человеком и его паскудными прислужниками — собаками. Когда он вспоминал о них, в нем разгоралась жажда мести. Это по их милости он лишен радости настоящей охоты и сейчас голодает, хотя повсюду прямо под носом бегает и летает желанная дичь — увы, она недоступна ему.

От плохой и скудной пищи Боцман стал похож на облезлую, запаршивевшую кошку. Ребра от худобы выпирали, словно согнутые весенним паводком ивовые прутья. Угловатый таз и острые лопатки горбами торчали из-под вытершейся шкуры. Молодецкие бакенбарды совсем обвисли и имели вид пожухлой травы. Пустой желудок разрывали болезненные спазмы.