Семен Ласкин - На линии доктор Кулябкин [Сборник]

— Тогда ты давно должен бы стать гроссмейстером, — вставил Веня. — Крепче нервной системы, чем у тебя, я еще не видел.

Я с интересом наблюдал за ними.

— Шахматы мне никогда не нравились, — засмеялся Прохоренко. — Не тот у меня темперамент. Вот гонщиком я мог бы стать. Но, увы, никто не обратил внимания на мои наклонности.

Леонид Павлович затормозил около трехэтажного дома.

— Не все же должно исполняться из того, о чем мы мечтаем, — возразил Шишкин, выходя вслед за мной из машины. — Я, например, мечтал быть дворником.

Мне показалось, что Прохоренко вот-вот скажет колкость, острота явно висела у него на языке, но он притянул Веньку к себе.

— Веня, ты хороший человек, но не подначивай меня на остроту. Если хотите, то все, все должно исполняться. Взгляните на любую выставку детского рисунка даже у нас в Вожевске. Это же сплошь одаренные художники. Каждый из них точно впервые увидел мир. А дальше? Где эти гении и таланты? Куда сгинул их дар?

Он весело поглядел на меня. Мы двинулись за Люсей.

— Теперь вы пропали, — сказала она. — Прохоренко садится на своего конька.

— Могу и помолчать.

— Нет, нет, — торопливо сказал я, — мне очень интересно.

— Все дело в педагогах, в их подготовке и культуре, в их умении проникнуть в мир ученика, как это умели делать Макаренко или Корчак. Добиться дружбы, доверия, полной откровенности ребенка, а тогда уже можно начать помогать ему укреплять веру в себя, определять его призвание. Согласитесь, не так уж много учителей готовы к решению такой задачи, а ведь, если говорить откровенно, это проблема нашего будущего.

— Конечно, — согласился я. — Но что можно сделать?

— Готовить педагогов, предельно повышать их общий уровень. Для того чтобы определить настоящее призвание, помочь ученику найти себя, нужны философы и тонкие психологи. Поглядите, Виктор, что происходит сейчас. В одной семье ребенку торопятся купить пианино, а у их сына, оказывается, совершенно нет слуха. В другой во время ремонта квартиры мальчик помог родителям выбрать обои, удачно подобрал колер, и вот взрослые начинают ждать от него блестящих достижений в живописи.

— Вы хотите сказать, что именно тогда-то они и прошли мимо его настоящего призвания — это мог быть прекрасный маляр, краснодеревщик, замечательный строитель, но не художник? — Мы уже стояли около двери их дома. Я сказал: — Леонид Павлович, я невероятно восприимчивый человек. Невольно начинаю примеривать вашу философию к себе. И действительно, кто ты — художник или маляр?

— Примеривать не мешает каждому, — согласился Прохоренко. — Но вам можно не волноваться. Да и путь ваш в литературу не был простым, не так-то легко вы к ней пришли.

— Вашими бы устами, Леонид Павлович, да мед пить!

Дверь нам открыла румяная, пышущая здоровьем, полная, как кустодиевская купчиха, молодая женщина.

— Знакомься, — сказал ей Вениамин. — Мой друг и однокурсник Виктор Лавров.

Я поклонился.

— Варвара, — представилась она, раскатывая на языке букву «р».

— Моя супруга, — объяснил Венька.

Судя по энергичному и решительному взгляду женщины, в Венькиной семье царил матриархат, и я сразу подумал, что все кадровые дела гороно утверждаются на семейном совете.

— Как Севуля? — спросил Венька. В его голосе слышалось заискивание.

— Тебя это, по-моему, не интересует.

— Кха, — кашлянул Венька и, смущенный, отошел в сторону.

Прохоренко повесил пальто, помог раздеться нам. Женщины ушли в кухню — оказывается, Варвара оставалась у Люси дома, что-то доваривала.

— Пойдемте в мою обитель, — пригласил Прохоренко.

Кабинет был просторен. У окна письменный стол с красивой старинной лампой, по обеим стенам стеллажи с книгами, кожаные кресла с ампирным барельефом на спинках.

— Странные люди бабы! — Веня был расстроен и поэтому старался выглядеть этаким бодрячком. — Обязательно выламываются при людях, а, глядишь, дома — другой человек.

Я подошел к стеллажу. Несколько полок в два ряда заставлены книгами по философии и педагогике: Ушинскии, Герберт, Платон, Кант, Песталоцци, тут же Павлов, Сеченов, Бехтерев… Интерес Прохоренко к физиологии меня несколько удивил, я потянулся за томиком Павлова, раскрыл наугад страницу.

Нет, книги не пылились здесь. На полях были заметки, некоторые строчки подчеркнуты: видно, что хозяин кабинета основательно работал над всем этим.

— Кажется, недоумеваете, зачем мне эти мудреные труды? — Прохоренко улыбнулся. — А я считаю, что глубокого знания физиологии как раз и недостает даже самым лучшим современным учителям. Иногда я очень жалею, что не мог окончить медицинского института. Врач и педагог — идеальное сочетание для настоящего учителя.

Он заглянул в открытую страницу, взял у меня книгу.

— Вот, пожалуйста: «Рефлекс цели имеет огромное жизненное значение: он есть основная форма жизненной энергии каждого из нас». Ну не превосходно ли? А смысл? Вдумайтесь, тут продолжение прерванного нами разговора о малярах и художниках.

Прохоренко захлопнул книгу и сунул ее на полку.

— Рефлекс цели, здоровое начало — как хотите, так и понимайте, неважно. Но за этим стоит огромное: устремленность к победе, уверенность в себе. Этот рефлекс цели, убеждение в своем назначении как личности обязан развивать в ребенке учитель.

— А вы допускаете, что тот маляр мог бы стать художником, но не стал, не сложились обстоятельства?

Прохоренко отрицательно покачал головой.

— Слово «везение», скажу честно, мне не нравится. Расслабляющее душу слово. В нем мне слышится надежда на случай, на какие-то не зависящие от человека причины. За долгие годы учебы ребенка у педагогов достаточно времени, чтобы убедить каждого школьника в том, что он о б я з а н стать незаурядной личностью, и этой моральной уверенности ребенку должно хватить на всю жизнь.

— Те-ория! — протянул Веня.

— Нет, — решительно отверг Прохоренко. — Конечно, сейчас уровень учителей таков, что возлагать подобные задачи на них еще нереально. Но кое-что можно сделать уже теперь, и мы, кажется, делаем.

Шишкин перебил Прохоренко:

— Витя! У меня есть замечательная идея! Напиши о Леониде. Когда ты посмотришь, что у него делается в школе, — ахнешь! Я тебе сразу об этом сказал.

— Вениамин, о чем ты? Сейчас, когда у Виктора столько дел… И вообще это совершенно не нужно.

Вениамин обиделся. Я молча обнял его и подумал, что если у мамы все обойдется благополучно, то о таком человеке, как Прохоренко, я действительно с удовольствием напишу. Вот где выдумывать не придется, все есть: и размах, и глубина, и значительная проблема.

Люся приоткрыла дверь, позвала нас к столу. Мне было жалко прекращать интересный разговор, но Прохоренко категорически заявил: