Иван Лазутин - Крылья и цепи

Утром, на второй день после посещения Министерства высшего образования, Шадрин получил телеграмму от Зонова. Тот просил срочно позвонить ему.

Дмитрий выскочил на улицу и через несколько минут стоял в телефонной будке. Голос Зонова был суховат и сдержан. Из краткого разговора Шадрин понял, что он должен с документами немедленно ехать в нотариальную контору на Первой Брестской улице. Слова «нотариальная контора» обожгли Шадрина. Все что угодно, только не эта контора. Он хотел что-то сказать Зонову, но тот, поняв растерянность Дмитрия, бросал в трубку:

— Фамилия заведующего — Спивак, Кузьма Софронович. Ему о тебе уже звонили из городского управления Министерства юстиции; там все согласовано. Спивак через полгода уходит на пенсию. Перед тобой перспектива заменить его. Так что не упрямься и не делай глупостей. Прежде чем заслужить маршальскую звезду — побудь маленьким капралом. Мы с Пьером советовались. Он со мной согласен. — Зонов еще раз напомнил адрес нотариальной конторы и, заканчивая разговор, предупредил: — Прошу — будь благоразумным, не горячись, все остальное в наших руках. Приступишь к работе — заходи. Об остальном поговорим при личной встрече. Привет жене. Звони.

Из трубки понеслись резкие короткие гудки. Дмитрий вышел из телефонной будки, огляделся и долго не мог понять: хорошо ли складываются у него дела или плохо? Горячее участие друзей согревало душу, умный и опытный Зонов может пожелать только добра… Но контора… Нотариальная контора… Для него ли, боевого офицера-разведчика, эта женская работа?..

Стояло солнечное утро. Из тихого безлюдного переулка, в который свернул Дмитрий, повеяло чем-то деревенским, очень далеким от тех тревог и волнений, которыми он жил последние месяцы. Серый пушистый кот, забравшийся на истлевшую от дождей и времени деревянную крышу сарая, затаенно лежал на животе и не спускал глаз с воробьев, прыгающих на крыше соседнего сарайчика, куда кто-то насыпал хлебных крошек. В пружинисто застывшей позе кота было такое напряжение, что, казалось, в следующую секунду он, сделав молниеносный прыжок, очутится в воробьиной стае. Дмитрий остановился, поднял с земли сухой комок глины и бросил его на крышу. Воробьи шумно взлетели, и кот, мягко привстав на лапы, эластично подался вперед, провожая их цепким взглядом.

Шадрин захватил паспорт, партийный билет и вышел из дому.

Угнетало смутное чувство неясности и необъяснимой тревоги. «Маршальская звезда и… маленький капрал… Он что — шутит? Забыл, что разговаривает с боевым офицером?..»

Пока с двумя пересадками на трамвае и на метро Дмитрий добирался до Первой Брестской улицы, в голову лезла разная чертовщина. Он никак не мог понять одного: почему в голосе Зонова звучала такая уверенность и радость, как будто он нашел для Шадрина работу, которая его осчастливит? «Неужели он не знает меня? А может, я себя переоцениваю?.. Может быть, во мне еще не потух азарт фронтовых атак, и я с солдатского окопного кондачка рублю все вопросы сплеча?»

Дмитрий несколько раз пытался хотя бы приблизительно представить характер своей будущей работы. И всякий раз неизменно видел себя сидящим за столом, облитым чернилами, на котором лежали лупа в роговой оправе, продолговатый штемпель и железная коробка (точно из-под леденцов) со штемпельной подушкой.

В нотариальных конторах Дмитрию приходилось бывать и раньше. Всякий раз, уходя оттуда, он уносил в душе какое-то странное ощущение душевной пустоты, усталости и приземленности. Может быть, это было потому, что его всегда угнетало длительное стояние в очередях, где можно чего только не наслушаться: и бабьих сплетен о болезнях, и пересудов о кухонных склоках, и вздохов и ахов о несчастных случаях и скоропостижных смертях…

Контора размещалась в глубине сырого двора, в низеньком одноэтажном домике из темно-красного кирпича, из какого в старину клали купеческие лабазы. Зажатый между высокими коробками новых корпусов, он выглядел старым карликом в поношенной, обшарпанной одежде. Даже в знойный полдень солнечные лучи не касались облупившейся железной крыши маленького домика. Дверь конторы то и дело открывалась и закрывалась.

Шадрин остановился у входа в контору. Огляделся. В ноздри бил затхлый сырой холодок. Почти под самыми окнами конторы на веревках сушилось белье. Здесь же, шагах в десяти от входа, ребятишки шумно играли в расшибалку. Свесившись из окна второго этажа, женщина с растрепанными волосами оглашенно звала кого-то обедать. «Какая горластая…» — подумал Шадрин, взглядом выискивая в стайке ребятишек того, к кому были обращены слова пожилой женщины.

— Сича-а-а-с!.. — звонко разнесся в глубоком колодце двора тоненький мальчишеский голосок.

Шадрин толкнул дверь конторы. Ржавая пружина, упруго растягиваясь, гнусаво застонала.

В тесной каморке, отгороженной фанерной перегородкой, сидела огненно-рыжая, непомерно толстая машинистка. Ее пухлые белые пальцы, вымазанные фиолетовой копиркой, лихорадочно плясали на клавиатуре старенького, облезшего «Континенталя». Тройной подбородок машинистки тоже приплясывал, содрогаясь в такт быстрым движениям ее рук. Длинная каретка машинки, направляемая упругими толчками руки, металлически цокала.

К машинистке была очередь. В крошечном коридоре стояла единственная расшатанная скамейка, на которой, опершись подбородком на палочку, дремала седенькая старушка в плисовом салопчике. Рядом с ней, вытянув перед собой негнущийся протез, сидел инвалид в военной фуражке с черным артиллерийским околышем.

Шадрин вошел в комнату. За высокой перегородкой, разделявшей контору, размещались работники нотариата. Их было четверо. К каждому выстроилась очередь. Дмитрий обратился к молоденькой девушке за перегородкой: как можно увидеть заведующего конторой?

— Ответственного нотариуса? — Она молча показала рукой на дверь, ведущую в небольшую каморку, отгороженную в углу комнаты. На двери была прибита стеклянная дощечка с надписью: «Ответственный нотариус».

— Как пройти к нему?

— А вот… — Девушка кивнула на низенькую откидную (как в прилавке магазина) дверцу в конце барьера, у самой стены.

Шадрин прошел в комнату ответственного нотариуса. Тот сидел за столом и просматривал какие-то документы. Это был грузный, лет шестидесяти мужчина с щетинным ежиком седых волос и розовым — в складках — лбом, на котором, как показалось Шадрину, было много лишнего мяса.

Дмитрий поздоровался.

Спивак положил газету на колени и бросил на вошедшего взгляд, который словно говорил: «Ах, вон ты какой, субчик-голубчик…»

— Товарищ Шадрин?

— Так точно.

— Только сейчас о вас звонили. Садитесь.