Григорий Канович - Киносценарии, 1982. Второй выпуск [альманах]

— К сожалению. Выглядите, сударыня, вы отлично, поначалу я вас и не узнал… Я рад. А почему вы здесь вдруг, в аэропорту?

— Несчастье, — сказала женщина и вопреки ожиданиям не заплакала. Веки сжались в судороге, но не выжали ни капли.

По трапу стали спускаться люди, и Йонас поглядывал на них, но никто из них не был похож на Пранаса Вайткуса, по крайней мере, на такого, каким он его знал.

— Какое несчастье? — спросил.

— Скучно было жить одной в большом доме. — Она все не отпускала его руку и гладила ее мокрой марлей, глядя с бессмысленной надеждой ему в глаза. — Докторчик, вы приезжали, помните наш дом?.. Они сказали мне продать дом и переехать жить к ним в город, к внукам, чтоб вместе. Три тысячи я взяла за дом, а то и больше, они продавали… Купили машину, поставили гараж… — Здесь она все-таки заплакала, подхватив со стола марлю, стала утираться и опустилась на стул.

— Инга! Вот тот, с вещмешком на спине. В плаще. С бородой, — сказал Йонас, показывая влажной от чужих слез рукой в окно. — Отведи его к автомобилю.

Когда отошла, доктор подумал, что не дал ей ключей от машины, но звать не стал. Сел по другую сторону стола и ложечкой достал из чашки кофейную гущу.

— Теперь, сударыня, вы им уже не нужны, правда? Хлеб нужно зарабатывать сызнова, не так ли?

— Работать не горе, — забормотала женщина. — Горе, что детей не вырастила… Разве слыхано это?

Он вдруг осознал, что не знает, что дальше говорить и зачем он отослал Ингу, а сам остался тут и глотает кофейную гущу, которая, как известно, яд для двенадцатиперстной кишки.

— Свисти, не свисти теперь, — сказал он против воли и рассердился на себя и на старушку, и на Пранаса, который сейчас с той другой и с Единственным топчется около его автомобиля, не зная куда спрятаться от дождя, и пускает в его адрес тупые остроты.

— Где живете теперь?

— В углу без окошка. Я только прихожу, не ем ничего, тут хватает, и спать… Вот увидела вас, мне и легче. Вылечили вы меня, спасибо вам перед небом…

Она снова стала искать его руку, но он отмахнулся.

Тот, что прилетел, и в самом деле топтался вокруг машины, а Инга, озябшая, стояла под деревом. Мужчины обнялись и похлопали друг друга по плечу.

— Доктор, как дома дела? — спросил Пранас.

— Почти никаких новостей.

— Это уже неплохо, — сказал Пранас.

— Я тоже так думаю.

Йонас открыл багажник. На дне стоял ящик с бутылками, на нем лежал букет роз в целлофане. Рядом уложили вещмешок Пранаса. Потом Йонас посигналил и Инга выбежала из-за дерева.

— Кто это страшилище? — спросил Пранас.

Инга тем временем уронила из-под куртки собачку прямо в лужу. Пранас захохотал с такой неподдельностью и легкостью, с какой смеются люди, у которых радужные сны и вид на будущее.

— Перестань, — сказал Йонас, открывая дверцу. — Вы познакомились?

— Да, — кивнул Пранас, оглянувшись на заднее сиденье.

Инга зевнула. Может быть, она увидела-услышала его смех и теперь искала случая для реванша. Так или иначе, она сразу же зевнула во второй раз.

— Собираешься спать? — спросил ее Пранас. — А нам сегодня еще выпить ящик водки.

— Водка эта не к твоему приезду, — сказал доктор.

Машина выкатилась на шоссе. Вдали расходились облака и лучи солнца, словно струны арфы из картин Чюрлёниса, соединили небо с землей.

— Вот это подарок! — сказал Пранас и ткнул пальцем в ветровое стекло. Он имел в виду Чюрлёниса.

Йонас открыл крышку магнитофона, вынул оттуда кассету, бросил ее в «бардачок», стал шарить рукой, вытаскивая оттуда кассету за кассетой.

— Черт, куда она делась?

Пранас опять повернулся к заднему сиденью, просто так, без надобности, и женщина снова зевнула.

Йонас нашел наконец, что искал, и запихнул кассету в аппарат.

— Сегодня день рождения президента… Это его товар.

— Господи! — обрадовался Пранас. — Президент! Как он поживает, этот славный парень?

— Здоровье в пределах нормы.

— Не сомневаюсь. По-прежнему охотник за молодыми ведьмами?

Йонас оторвал от педали ногу и стукнул носком по ноге приятеля, но тот принял это за случайность и рукой отряхнул штанину.

— Не дергай машину, — сказал Пранас. — Бабник он был отменный! Хозяин — тоже, никто не спорит. Я преклоняюсь перед его волей к победе… Я помню какую-то финскую баню… Йон, ты был тогда с нами? Помнишь…

Инга с любопытством глядела, как нога Йонаса во второй раз проделала путь от педали к ноге друга. Наверно, на сей раз удар получился больнее, и Пранас даже вскрикнул. Потом он замолк.

Йонас включил магнитофон. Навстречу проехала колонна тяжело груженных «КамАЗов». Клубы грязной воды из-под их колес обрушились на «Жигули» и залепили песком переднее стекло. Послышались первые звуки гитары. Пранас хмыкнул.

— Хм-м! «Вельветовая кепка». Первая моя песнь первого моего диска… Музей.

Песнь о вельветовой кепке, кепке из настоящего вельвета, которую он купил на ярмарке и соответствующе отпраздновал это событие, и о том, как бог встретил его на желтом поле гречихи и хотел отнять у него эту вельветовую кепку, кепку из настоящего вельвета, и какое горе у него было, когда он в конце концов лишился вельветовой кепки, кепки из настоящего вельвета, и т. д.

— Сейчас я записал этот диск заново. Совсем по-другому, — сказал Пранас в паузе, словно оправдываясь, хотя в тишине кабины не чувствовалось упрека или недоверия. — Стараюсь все играть ироничнее и смешнее, что ли. — Потом еще добавил еле разборчивым шепотом: — Неразумно серьезно ко всему относимся. Не правда ли? — обернулся к заднему сиденью.

Не получил ответа, стал смотреть на дорогу, бегущую перед машиной, и подпевать собственному голосу, что пел первую его песнь первого его диска.

Километра за два до поселка Инга попросила остановить машину. Остановились у крошечного зеленого дома с палисадником увядших деревенских цветов под окном.

— Вот и спасибо. За все спасибо.

Она вышла из машины и краем куртки прикрыла на груди Своего Единственного.

— Счастливо, — сказал Пранас.

Она не ушла к дому, показывая, что ждет, пока машина уедет, но в ее неуклюжем жесте, в неуверенной, бессмысленной улыбке были призыв и мольба не бросить ее так, вот здесь, одну. Пранас так и сказал, глядя на ее стоптанные туфли, грустно поскальзывающие на глиняной дорожке.

— Ей до боли хочется, чтоб ее пригласили… Или я вмешиваюсь не в свои дела?

Йонас открыл окно автомобиля:

— Однако мы с вами как следует не знакомы, хотя живете в моем приходе уже месяца два, если не ошибаюсь. Придите, прошу, утречком в амбулаторию как-нибудь на осмотр и принесите с собой, что полагается.

— А что полагается принести? — вздрогнула она.

— Анализы.

Женщина ушла к дому, и Пранас дважды взглянул в заднее стекло, удивляясь, как долго она открывает и никак не может открыть двери зеленого домика с палисадником увядших осенних цветов под окном.