Юрий Мушкетик - Белая тень. Жестокое милосердие

— За сон-травой? А разве ты еще не спал с ней?

Такой грубости от Ирины он не ждал. Еще вчера она, зная о тенях, сгустившихся над ним, — он не сказал ей до конца о подозрении врачей, но не смог удержаться, сказал все же достаточно, чтобы жена забеспокоилась, — думала: пропади все пропадом, если все кончится благополучно, буду прощать все его большие и малые грехи, а сегодня, когда все сложилось счастливо, а ей за эти недели пришлось пережить немало, да еще это неожиданное предложение… — она вспыхнула гневом.

— Как тебе не стыдно — учительница, — едва сдерживался Марченко.

— А тебе не стыдно? — кипела она.

— Какая глупость, — выжал он с полунастоящим, полуделанным сарказмом. — Я уже сто раз отказывался. Мне просто неудобно…

— Смотрите — ему неудобно! Ты только о своих неудобствах и думаешь. Ты никогда не подумал обо мне. И о семье тоже.

— А для кого же я работаю? Для кого это все?..

— Для себя. И только для себя. Даешь отступного, чтобы не мешали. А чуть что — спешишь выказывать свои щедроты и свое благочестие…

— Я никогда не выказывал… — Он оскорбился, а еще больше удивился. Так как в самом деле в мыслях подобное не держал. Нет, не как укор, а как маленькое самолюбование, самопохвальбу, даже радость от того, что отдает себя семье. А кажется, никогда не выказывал. И теперь Иринины слова, эта ее правда или, скорее, полуправда, больно резанули по сердцу.

Кто знает, что бы еще они друг другу наговорили, если бы в это мгновение в коридоре не зазвонил звонок. Дмитрий Иванович пошел открывать.

Это был Михаил. Михаил Визир, давнишний товарищ Дмитрия, он приходил почти ежедневно и, конечно, без предупреждений. Михаил внес с собой запах весеннего вечера, свежести, оптимизма и беззаботности.

— Ты что, не смотришь матч? — удивился он. — Можно сказать — битва сезона. Выиграют наши — заберут два очка у основного соперника. Или тебя Ирина к плите приставила? Ирина, юношеский привет. Ты отпускаешь мужа? У вас что, борщ не удался? Еще сварите…

— Каша, — сказал Марченко.

— Гречневая, — дополнила Ирина.

— Каша? Ну, это сложнее… Мы со своей только начнем варить, сразу и поругаемся. Сколько уже тех горшков разбито о мою голову.

Михаил привирал. Он сновал дома, как челнок в станке. Умел все достать, всюду договориться, — может, из-за этого, из маленькой зависти, Ирина Михайловна немножко его недолюбливала, но и она не могла устоять перед потоком лести, похвал, острот, деловых советов, которыми осыпал ее Михаил.

Однако сегодня на его беззаботную болтовню (на самом деле он в одно мгновение почувствовал серьезность ссоры, невидимый пыл которой еще висел в воздухе) Ирина Михайловна лишь крепче сжала губы и ниже склонилась над кухонным столом.

— Я только что пришел… — заспешил Дмитрий Иванович. — Совсем забыл про матч. Пойдем… А потом, Ира, я тебе помогу. — Он заискивал перед женой, так как знал, что она способна и при госте выкинуть какой-нибудь фортель. Зная его застенчивость, она чаще всего при гостях и вытворяла всевозможные фортели.

Однако сейчас Ирина Михайловна смолчала.

Положив руку на плечо Михаилу, Дмитрий Иванович довел его до дверей гостиной и внезапно остановился. В мгновение ока в уме его пронеслись три прошедшие недели, и за ними встало нечто большее: куда и на что мы тратим жизнь, — и что-то жгучее прошло красной змейкой в сознании. Ему стало жаль жену, совестно перед ней.

— Включай, — подтолкнул он Михаила. — Я сейчас.

Он вернулся на кухню, прикоснулся к оголенной до локтя руке Ирины:

— Ира… Вот ей-богу, мне не хочется ехать. Так вышло. Бывает… Какая-то чепуха…

В его голосе звучала такая искренность, такое желание помириться, что его нельзя было не почувствовать. И уже не было ни заискивания, ни лести, ни лукавства.

— Я завтра работаю, — сказала она хоть и не уступчиво, но примирительно.

— У тебя ведь в субботу нет занятий.

— Веду ребят в музей. После четвертого урока.

— Ну, тогда и я не поеду.

— Езжай. Хороших сновидений… — Но сказано это было без злости, с легкой насмешкой.

Дмитрий Иванович вздохнул и пошел в комнату. Там Маринка уже расставляла шахматы. Дмитрий Иванович недавно научил ее премудростям этой игры, и теперь она приставала с шахматами ко всем.

— Ходи, — дернула она Визира за рукав пиджака.

Она обращалась к нему на «ты», называла Михаилом, так, как привыкла сызмальства, когда только научилась говорить, и теперь Марченки не могли переключить ее на вежливое «вы», тем паче что Михаилу, двое детей которого были почти взрослые, это нравилось, и он просил Маринку не обращать внимания на наставления родителей.

— Не можешь выиграть у отца, хочешь отыграться на дочке, — поддел Визира Марченко.

Дмитрий Иванович действительно начисто переигрывал товарища, даже придумал остроту: у него, мол, в жизни есть цель — выиграть у приятеля партию в шахматы. И во всем остальном — в рыбной ловле, информированности, на крутых стежках науки — шел впереди, что всегда подчеркивал сам Визир. Они подружились в трудное для Михаила время: у него не клеилось что-то с диссертацией — еще с кандидатской диссертацией, а сейчас Михаил уже доктор. С диссертации все и началось. Михаил выпивал. Даже не выпивал, а пил. Он был безудержный, не умел, а может, и не хотел наложить на душу шенкеля. Пускался во все тяжкие, и его носило в хмельном чаду иногда по нескольку дней. Сойдясь с ним волею случая, Дмитрий Иванович уловил в Михаиле за алкогольной расшатанностью естественную пытливость, умение правильно, одним взглядом пронзить житейскую толщу и разом оценить то, чего другой не оценит никогда, сарказм, ироничность, остроумие, хотя уже и приглаженные неуверенностью, льстивостью и хитростью алкоголика.

Познакомился Дмитрий Иванович с ним на заседании, где Визир выступал с содокладом, выступал неудачно. Марченко сам когда-то работал с алкалоидами, с которыми не мог справиться в своей диссертации Визир. Что-то тогда Дмитрий Иванович ему подсказал, а может, и не подсказывал, Михаил Игнатьевич ухватился за какую-то ниточку во время разговора, стал ее тянуть, вытягивать. На следующий день он несмело позвонил Марченко. Потом Дмитрий Иванович несколько раз приглашал Визира к себе, стал подталкивать в работе, тянул, поддевал, не подпускал к рюмке. Михаил загорелся, начал перекраивать диссертацию. Дмитрий Иванович не давал ему послабления. Звонил на работу, домой. Разговаривал без уверток, по-товарищески строго, а то и беспощадно:

— Ну что, слабак? Не хочется сидеть?

— Да вот…

— Никаких «вот». Сиди.

— …Сегодня защищается коллега…

— На банкет приглашал? Ты уже свою норму выпил. Потеряешь кончик — не найдешь. Это не просто.