Юрий Мушкетик - Вернись в дом свой

Тищенко молча разглядывал ее чертежи. Быстрым движением взял карандаш, положил на ватман несколько штрихов.

— Я эту стену перенес бы сюда, — сказал он. — Тогда вся сантехника разместится здесь. И не потребуется дополнительных отводов для вентиляции.

— Боже мой, как просто! — удивилась Клава. — А я думала, думала…

— Все думаем. Я споткнулся позавчера, — признался он. — И тоже ничего не придумал. Ходил, а в голове засело, о другом думать мешало. И только сейчас… Так что это не экспромт. Экспромт тогда хорош, когда над ним неделю помучаешься. — Он положил карандаш и оглянулся. — Пойдем, Сергей, познакомишься с выводами комиссии, там немного изменили техническую задачу…

— Действительно оригинальное решение, — не отрывая взгляда от чертежей, сказала Клава, когда они оба вышли. — Нет, Ирка, шеф у нас гениальный.

Ирина пристально посмотрела на нее.

— Подхалимов, по-моему, и без тебя хватает.

— А я и не думаю льстить. Вверх я не лезу, так что подлизываться мне нужды нет. А когда смотрю на твоего благоверного, то думаю, что, может, только он один здесь… по призванию, не за зарплату.

— Он просто делается больным, если у него чего-то не получается, не додумает до конца. Его ли это работа, чужая ли, а уж раз втравился в нее, то доберется до сути. Только мне иногда кажется, что как раз за это-то он и поплатится. Не все любят, чтобы добирались до сути.

— Не преувеличивай.

— Боюсь, что преуменьшаю.

Какое-то время работали молча, каждая думала о своем.

— Мда-а, пошел Сергей в гору, — как-то невыразительно сказала Клава.

Ирине послышались в ее словах не то зависть, не то сомнение, и она встала на защиту:

— Разве он не заслужил?

— Заслужил. Хотя… Таких проектов навалом в этих шкафах, да и в тех, что стоят в коридоре на третьем… И в подвале.

— Не таких. Ты видела его проект?

— Разве я говорю, что плохой? Не в этом дело, сама знаешь. Поддержка есть у парня — вот что важно. Земляка-шефа. А прежде всего твоя.

Ирина отложила резинку, которую держала двумя пальцами, посмотрела на Клаву удивленными глазами: большие, темно-карие, они сейчас около зрачков посветлели, словно в них брызнули зеленой краски, и выражали такое изумление, будто бы Клава пришла в краденом или собиралась что-то украсть.

— Моя?!

— А то чья же, — спокойно возразила Клава. — Тищенко же сказал: прожужжала все уши.

— Он… знаешь, какой-то не похожий на других. Скромный, стеснительный, вежливый. Всем помогает… Разве не так?

Клава подняла голову, молча посмотрела на Ирину. С ее лица исчезло выражение ироничности, теперь оно стало серьезным, постарело.

— Пожалуй, правда, — сказала она. — Хотя иногда мне кажется, что его скромность — как модный галстук. Напоказ. — Она мгновение помолчала, махнула рукой, как бы отказываясь от своих слов. — Да что там говорить… Каждый человек должен иметь свою ширму.

— Ты что? — Ирина испугалась. — У Сергея — ширма? У него такие чистые и ясные глаза.

— Просто… ты истосковалась по нему.

Ирина вспыхнула и сняла очки. Без очков лицо стало открытым, незащищенным, вдруг ясно обозначились горевшие румянцем щеки, глаза наполнились обидой.

— Ты чего? — пожала плечами Клава. — Я же не говорю, что в этом есть что-то дурное. Кто же и поддержит, если не свой человек. — Она с хитрецой посмотрела на Ирину и добавила, будто размышляя: — Свой и утопит в тихом местечке. Но может и показать брод.

Ирина вышла на середину комнаты, губы ее дрожали, глаза затуманил гнев.

— Кто это «свой»? На что ты намекаешь?

— Глупая ты, Ирина, — неожиданно просто, словно одним махом отбросив в сторону все прежде сказанное, молвила Клава. Глаза ее снова стали серьезными. — А тебе не кажется, что ты влюбилась в него?

Ирина как стояла посередине комнаты, так и замерла, будто сраженная громом. Но попыталась защититься улыбкой. Клавины намеки давно смущали ее душу, однако она не принимала их всерьез: в первый раз, что ли, Клава поддевает своими шуточками. Но сейчас глаза Клавы говорили, что она не шутит.

— Я влюбилась в Сергея? Надо же придумать такое…

А страх холодным туманом заползал в душу. Ирина защищалась, возражала горячо, с горькой обидой, но в груди, под самым сердцем, тонко и щемяще дрожала какая-то жилка, и от этого радостное тепло разливалось по всему телу. Она даже помыслить не могла, что было бы, случись такое на самом деле.

— У меня доказательств хватит на десятерых влюбленных, — уверенно, с некоторой долей жестокой удовлетворенности сказала Клава.

Разговаривали две женщины, две сотрудницы, но сегодня они не понимали друг друга, чего не бывало прежде. Клава относилась к Ирине с чувством превосходства, но одновременно и с некоторой долей зависти к ее молодости, наивности и устроенности в жизни. Может, где-то в глубине души она хотела разрушить кажущееся ей благополучие, как частенько хотят того люди с нелегкой судьбой, хотят, чтобы и те, другие, чья жизнь сложилась более счастливо, сравнялись с ними. Однако врожденная доброта Клавы не позволяла ей опуститься до подобного.

— Так вот… Во-первых, ты лучше стала одеваться. Белые сапожки на каблучке, которые привез тебе Василий… Они же неудобные, а ты носишь.

— Все сейчас стали лучше одеваться, а этот каблук скоро выйдет из моды.

— Ты шла, и половина Киева смотрела на твои ноги, — на этот раз с откровенной завистью сказала Клава. — Во-вторых, ты стала ходить на фильмы о любви.

— А ты видела фильмы, где не было бы любви?

— Тебе стали нравиться двусмысленные шутки Рубана, а прежде ты их терпеть не могла. А потом, эти разговоры о Сергее…

— Он же наш коллега. К тому же и начальник.

— Тогда почему не говоришь о Басе? — ехидно уколола Клава.

— Скажешь тоже… Бас!

— Впрочем, какое мне дело. — Клава посмотрела Ирине в лицо, отметила ее растерянность, смущение и безуспешную попытку скрыть смущение и сказала: — Не мне вас судить. — И снова как-то по-особому решительно и в то же время легкомысленно тряхнула кудрявыми, коротко подстриженными волосами. — Если откровенно, то такого парня грех не совратить.

— О чем ты говоришь, подумай! — с болью и желанием устыдить подругу выкрикнула Ирина.

— О том самом. Я любила один раз. Без памяти. А когда он пришел ко мне, испугалась. Еще начала и высмеивать его. А он… женился на моей сестре. Родной. Представляешь? — Она вздохнула. — Э, да что там говорить… И у сестры жизнь не сложилась, и я уже дважды побывала замужем.

— А почему не вернула его?

— Разве можно вернуть? Это ведь как новые шнурки к старым ботинкам. Перегорело все. — Она подняла голову. — Откуда тебе понять? Ты живешь за мужем, словно за синей горой.

— Почему за синей горой? — удивилась Ирина.