Александр Шевченко - Всюду жизнь

Но Федор не послушал друга.

Всегда в таких вещах мы считаем компетентными только себя, всех же других — ничего не смыслящими, а их советы — смешными и вздорными. Даже если бы тогда Федор наперед знал, что принесет ему знакомство с Катей, все равно это не остановило бы его, потому что чувство, соединяющее мужчину и женщину, не поддается управлению рассудка, оно входит в человека так же незаметно и неотвратимо, как болезнь входит в организм во время эпидемии гриппа.

Через несколько дней, когда вся общая тетрадь Федора была изрисована изображениями Кати, он пошел с Вадимом на факультет градостроительства. В перерыве они разыскали Катю в толпе студентов и подошли к ней.

В платье глухого кирпично-красного цвета (того самого цвета, в который древние греки окрашивали свои краснофигурные вазы), испещренного золотистыми прожилками, она показалась Федору еще более привлекательной, чем в первый раз. И лицо ее было такое же мучительно красивое. Сощурив смеющиеся глаза, которые, казалось, видели тебя насквозь и читали все твои мысли, она сказала:

— Вы что, ребята, пришли послушать с нами лекцию по противопожарной технике? Что ж, вас полезно окатить холодной водой из пожарного шланга!

— Нет, Катюша, мы пришли, чтобы зажечь твое сердце пламенным пожаром, — в тон ей ответил Вадим.

Федор, вообще плохой дипломат, а теперь терявшийся перед Катей, объяснил, что он хотел напомнить ей о курсовом проекте.

— О! Спасибо, спасибо! Вижу, ты человек слова!

Зазвенел звонок, студенты повалили в большую аудиторию, Федор и Вадим сели справа и слева от Кати. Подошел запоздавший Станислав и остановился около Федора:

— Привет, Устьянцев. Ты занял мое место!

— В аудитории места не нумерованы и билеты на них не продаются, — с издевкой ответил Федор, не двигаясь.

Лицо Станислава потемнело:

— Освободи мое место!

Лектор начал читать, и Федор свирепо прошипел:

— Или садись, или уходи!

Видя, что назревает скандал, Катя одернула Станислава:

— Стасик, перестань сейчас же! Пойми, это же глупо!

Тот сел в стороне от всех и уткнулся в газету.

С того дня Федор стал приходить в аудиторию, где Катина группа выполняла курсовой проект, помогал Кате делать расчеты и чертежи, но чаще брал материалы в общежитие и возвращал уже законченными. Вначале он пытался согласовать с нею свои решения, но вскоре убедился, что Катя плохо подготовлена, да она и сама призналась ему в этом с обезоруживающей откровенностью:

— Знаешь, Устьянцев, я ни черта не соображаю во всей этой тарабарщине! Делай, как находишь правильным!

Она предоставляла во всем разбираться ему, а сама убегала с подругами в кино, или с ребятами в кафе, или еще по каким-то неизвестным Федору делам, которые без конца обсуждала со своими друзьями, а их у нее было превеликое множество — и в институте, и за его стенами, часто выбегала позвонить из автомата, вечно куда-то спешила, у нее ежедневно были какие-то встречи, а если выпадал незанятый вечер, то домой ее провожали ребята из группы, и Федору никак не удавалось побыть с ней вдвоем.

Однажды он захотел проводить ее после занятий.

— Нет, нет, я тороплюсь, обещала быть в одной компании…

— Может быть, возьмешь меня с собой?

— Не могу. Собираются только школьные друзья.

Заметив, что Федор погрустнел, Катя пообещала:

— Увидимся завтра в институте!

— Но там даже поговорить с тобой невозможно!

— О чем? — недоуменно нахмурилась Катя, но, видно поняв неуместность своего вопроса, торопливо стала его успокаивать: — Ну не сердись, Федечка! Честное слово, не могу!

Они подошли к остановке трамвая на Бауманской улице. Катя энергичными шагами поднялась по ступенькам в вагон и, стоя на площадке, приложила пальцы к улыбающимся губам и взмахнула рукой, будто бросала ему свою улыбку, как цветок. Трамвай тронулся, он следил за проплывающим мимо лицом, вот оно исчезло за стеклом, а перед его глазами все стояла Катина улыбка.

Он медленно пошел с трамвайной остановки.

«Непонятное, легкомысленное создание. Она не принимает меня всерьез как человека, который может ее любить. Ну и пусть. Пусть только разрешает видеться с ней».

Долго, до темноты бродил Федор по городу и, вернувшись в общежитие, сразу уснул.

В ту ночь ему привиделся странный сон.

Ему снилось, что он взбирается вверх по узкой, всего в ширину ступни, круто уходящей в небо гигантской дугообразной лестнице из какого-то полированного, сверкающего металла, лестнице, похожей на арку опоясавшей полнеба радуги. Он уже поднялся на громадную, многокилометровую высоту, дуга пробила облака, он с замирающим сердцем видит под собой глубоко внизу белокипенную, волнистую, без конца и без края простирающуюся во все стороны облачную поверхность, у него кружится голова от немыслимой высоты, гудящий ветер парусит его рубашку, треплет и забрасывает на лоб и на глаза волосы, но он не может их откинуть, потому что нельзя ни на секунду оторвать руку от лестницы — ветер сорвет его и сбросит в смертельную бездну. А лестнице все нет конца, она все тянется и тянется ввысь и исчезает, растворяется в голубой пустоте. И вернуться, спуститься вниз он не может, почему — это ему неизвестно, но он уверенно знает, что не имеет на это права, путь у него только один: все вверх, все выше по бесконечной лестнице, и остановиться он тоже не может, он непременно должен добраться до самого верха лестницы, потому что там, в неизвестной и таинственной огневетровыси, он достигнет чего-то очень важного и узнает там что-то необыкновенно значительное, отчего все мучающие его вопросы объяснятся и все для него станет ясным и простым. Опьяненный видом безграничного пространства и ощущением необычной легкости, невесомости своего тела, он уже не понимает, не осознает, то ли он все еще безостановочно карабкается вверх, то ли ветер уже сорвал его с лестницы и он, как птица, парит в пронзительно голубом поднебесье…

Тут он пробудился и, потрясенный необыкновенными ощущениями, долго лежал в темноте, вспоминая нелепый, пугающий сон. Ночные видения человека — это лишь продолжение его дневных мыслей, и он пытается связать сон с событиями вчерашнего дня, с Катей, но никаких точек соприкосновения между ними найти не может.

Просто чушь какая-то пригрезилась!

Но потом этот сон повторялся много раз и всегда обрывался на одном и том же месте, когда Федор, уже находясь на головокружительной высоте, замирал от сознания гибельной опасности.

Однажды в аудиторию, где занимался Федор, в перерыв вбежала Катя и стала его целовать, радостно выкрикивая:

— Сдала! Отлично! Спасибо, Федечка! Молодец!

Оказывается, она только что защитила курсовой проект. Ее очень хвалили, советовали развить курсовой проект в дипломный.