Николай Мординов - Весенняя пора

— Встаю, — тихо произнесла Федосья и в самом деле поднялась с постели и, сгорбившись, подошла к камельку.

— Старик Николай! Не мни больше кожу для богачей и зерно перестань молоть! Хватит, отдыхай! Пусть богачи сами трудятся! На, получай трех коров, двух лошадей и сто рублей деньгами! Все это из добра старухи Мавры. Старуха Анна! На, бери рысью доху старухи Сыгаевой! А Тохоронам что нужно? Вы что хотите получить?

— У них, конечно, нужда большая… — пробормотала старуха Анна.

Зашумели семеро детей Тохорона:

— Дом!.. Коня!.. Корову!.. Дом!.. Масла!.. Мяса… Лепешек!..

— Ружье, ружье просите! — закричал лягляринский Сенька.

— Все даю. Землю распределяю подушно. Кто не работает, тому ничего не даю. Луке Губастому, Павлу Семенову, Роману Егорову и тому подобным — по хорошему кукишу!

— А ведь красные это же самое и говорили: землю — только работающим, — вставил Никита.

— А разве в этой юрте еще помнят красных? — удивился Дмитрий.

— Как же! Помним, конечно! — послышались обиженные голоса.

— Ну хорошо, если помните. Тогда вот что. Первое: сударские, большевики, красные, Ленин — все это, говорят, одно. Второе: красные были побеждены только у нас да в Сибири, а за Сибирью, в самой России, благополучно живет советская власть, которой руководит Ленин. Сейчас и в Сибири красные побеждают халчаха-малчаха. А летом они к нам приплывут. Так что, друзья мои, нам бы только эту последнюю зиму перетерпеть, а придут свои — дадут землю, принесут счастье…

Все обитатели юрты уже давно окружили плотным кольцом Дмитрия. Они смотрели поверх головы низкорослого своего друга и видели воображаемого огромного Эрдэлира, который с высокого холма провозглашал новую жизнь и раздавал богатства всем трудовым людям.

Со двора послышался скрип саней.

Никита приоткрыл дверь, тут же поспешно закрыл ее и глухим голосом сообщил:

— Приехала старуха Мавра.

— За мукой притащилась в такой поздний час… — проворчал старик Николай и снова лег, укрывшись с головой жеребковым одеялом.

Дети ушли за камелек. Федосья опять улеглась на свои нары.

— Это хорошо, что Мавра приехала, — обрадовался Дмитрий, — она Луке Губастому доху отвезет.

Мавра вплыла в юрту, волоча по земле лисью шубу. За ней плелся веселовский Давыд.

Старуха, увидев Дмитрия, остановилась посреди юрты и громко затараторила:

— О, и этот здесь! Опять, поди, кого-нибудь передразнивает. Он один только хорош, а остальным куда до него!

Эрдэлир удивленно озирался, будто не понимая, о ком идет речь.

— Что нового, Мавра? — решил наконец спросить Егордан.

— Нет новостей! Ни к чему они мне. Больно ты много ума набрался у Афанаса да у Эрдэлира, вот и интересуешься новостями. У Луки уж месяц как не была и не буду. На Анфису мою смотреть тошно: года нет, как вышла за пьяницу Луку, а тоже русской заделалась. И наряды-то у нее какие-то не наши: пониже поясницы обтянулась черным, повыше — белым, и все насквозь видно. Тьфу! Ходит себе, копытцами постукивает… Поди, все воюют. Надоело. Царь для них глуп! А при глупом царе жили мы себе тихо, горя не знали. Теперь вот все вдруг поумнели и воюют, и воюют. А мне все равно, пусть белые, пусть черные… лишь бы не красные.

— Значит, не все равно, раз красных не надо! — фыркнул Никита из дальнего угла.

— А? Что? Кто? — завертелась старуха. — Кто это? А должно быть, Никита, сударский малец? Раньше умные родители пороли таких вот сорванцов, которые встревали в разговор почтенных гостей… Ну, где мука? — резко переменив тон, осведомилась старуха. — Отдашь, старик, или подождешь, пока Афанас Матвеев приведет красных и станет резать богачей?..

Пока ссыпали в куль готовый помол, Мавра присела на табурет.

— Нет на вас, безголовых, Пелагеи, князевой жены, — сокрушалась она. — Сыгаиха бы не так с вами поговорила…

— Она, бедная, говорят, слегла в прошлом году, как только услыхала, что в городе красные, — сочувственно вздохнул Эрдэлир, незаметно подмигнув своим.

— Да, да! Это, говорят, ваш Никита рассказывал, будто все сыгаевские тогда разбежались, а старуха так и повалилась ни жива ни мертва. Молодые — еще возможно, а старуху я, слава богу, знаю… Нет такой силы на земле, перед которой бы Пелагея отступила. Нет! И этот сударский паренек просто брешет. Хочет самым хорошим быть. Но не рождался еще соколенок от вороны.

— Это еще неизвестно, кто сокол, а кто ворона.

— Может, я ворона? — быстро обернулась Мавра к Эрдэлиру.

— Не знаю.

— Может, он сокол?

— Может.

— Тьфу! — замахала старуха. — Ах вы, такие-сякие!.. Где моя мука? Поехали, Давыд! Нечего тебе к Эрдэлиру ластиться, он на меня да на моего сына зубы точит, на красных надеется. Ну, да я не побоюсь их, нет! Зарежут — самое большее. А я все равно не боюсь… Поехали… Такие-сякие…

Давыд, тихо разговаривавший о чем-то с Дмитрием, быстро напялил шапку, взял под мышку доху Губастого, схватил другой рукой куль с мукой и выскочил на улицу. За ним последовала старуха.

— Храбрая сова! — встряхнул головой Эрдэлир, когда за гостями закрылась дверь. — Эх, проверить бы вашу храбрость на деле!..

Дети и взрослые опять обступили его. Вскоре вернулся с работы Василий Тохорон, и чуть ли не все семеро его ребятишек повисли у него на ремне:

— Отец! Эрдэлир нам дом подарил…

— И лошадей….

— И коров…

— Что? — не понял Василий, но, увидев Дмитрия, рассмеялся. — Он у нас богатый! Что нового, Дмитрий?

— Ничего, Василий. Плохо, конечно, что ничего! А у тебя?

— Да и у меня не много. Вот, говорят, город красные взяли.

— Ну! — удивился Дмитрий. — Откуда же они взялись?

Все переглянулись.

— Не знаю. Говорят, что в самом городе были и все одеты в красное.

— Откуда зимой красные? — усомнился Егордан. — Ведь они должны оттуда… с юга… Весной — другое дело.

— А может, Ленин сказал: «Если будем половодья дожидаться, то за это время халчахи-малчахи вместе с баями съедят моих якутов-бедняков. Давайте спешить». Если так, друзья мои, красные и по сугробам придут! — ликовал Эрдэлир. — А может, и правда в самом городе были. Ведь тот, кто против баев, гнета и собачьей жизни, тот и есть красный. Может, мы с вами, друзья мои, тоже давно уже красные.

— Может, — коротко согласился Тохорон, усаживаясь к огню.

— Ну, откуда я возьму столько красного ситца, чтобы хватило с ног до головы! — с явным огорчением проговорил Егордан.

— Да это враки! — воскликнул Эрдэлир. — Это только так говорят. Что же ты думаешь, белые в белое одеты?.. А впрочем, если понадобится… найдем! — уверенно заключил он.

— А мне все равно. Земли у меня и так и этак не будет… Я в списках не значусь. Как собака я, — протянул старик Николай.

— Нет! — воскликнул Эрдэлир. — Если правда красные пришли, то не окажется у них забытых бедняков, получишь ты землю. Все получим! Но не будем загадки друг другу загадывать, а пойдем лучше проверим новость. Никита, Гавриш! Одевайтесь! А где ты, подруга моя? — крикнул он в запечную темноту и, вытянув оттуда свою облезлую дошку, стряхнул с нее пыль. Быстро одеваясь, он проговорил: — Что, обиделась, старая? Зря! Это я любя… Мы с тобой как встанем против волчьих да рысьих дох, так у них шерсть клочьями полетит! Ну, пошли, ребята.