Николай Мординов - Весенняя пора

— Да я уж грешное подумал… — Старик не смог больше говорить и провел рукавом по глазам.

— А ты тоже хорош, не мог поспокойнее, — упрекнула Дмитрия мать. — Конечно, напугал человека: вдруг зовешь мыть тяжелобольного… Он подумал, что обмывать…

— Душа в пятки ушла… — еле слышно произнес старик.

— Гони ее, душу, обратно, — спокойно посоветовал Дмитрий, — и давай мыть Егордана. Сейчас фельдшер приедет. Когда я ему рассказал через Афанаса, что и как, он взял книгу величиной с нашу дверь, долго-долго сидел над ней, глубоко задумавшись, и под конец заявил: «Болезнь эта мне знакомая, я ее, дрянь такую, лекарством своим мигом из Егордана вышибу». Вот только я забыл, как он эту болезнь назвал. — Дмитрий слегка похлопал себя обеими руками по лбу. — Нет, забыл! Ну, это неважно! «Обязательно, говорит, я эту болезнь выгоню из Егордана».

Никто не успел и слова вымолвить, как Дмитрий сунул палец в воду и объявил:

— Готово!

Старик и Дмитрий осторожно перенесли Егордана в хотон и принялись мыть его.

— Все-таки чайник-то поставьте к огню, может, фельдшер согласится у нас чаю выпить, — посоветовала Дарья.

— Вот и я приглашу его к себе да покажу глаза, — оживился Федор, трогая ладонью повязку. — Не станет он у вас чай пить. Я сам его угощу… Выйдем, сынок, переоденемся, закуску приготовим.

Веселовы поспешно вышли.

Только успели подмести юрту и уложить вымытого Егордана на прежнее место, как появился фельдшер с деревянным чемоданчиком в руке.

— Ну, где там твоя болезнь? Давай ее сюда! — весело сказал он на ломаном якутском языке, подходя к больному.

Фельдшер приставил какую-то железную трубочку одним концом к груди больною, другим к собственному уху и стал что-то слушать. Потом он долго ворочал Егордана, стучал по его костлявому телу концами пальцев, щупал его и наконец дал больному какую-то жирную мазь и несколько порошков.

После этого русский фельдшер попросил Дмитрия полить ему и, моя руки, сказал:

— Цинга у тебя, Егор. От недоедания и тяжелого труда… Эх, не понимаем мы друг друга… Ыарыы, цинга, понимаешь, нет?

Важно вошел Лука Губастый, одетый, несмотря на весну, в дорогие меха, будто в сильный мороз собрался ехать в гости к знатным людям. Он медленно и старательно выговаривал русские слова. Однако по-русски он говорил так, что фельдшер долго не понимал его, а поняв, отказался идти к ним и пригласил Федора к себе. Помрачневший Лука вышел.

А фельдшер охотно подсел к столу, когда смущенная Федосья придвинула ему чашку черного чая и большой кусок сахару, извлеченный из ее деревянного ящичка. Фельдшер тут же расколол сахар на мелкие кусочки и пригласил всех разделить с ним угощение. Пришлось составить столы на обе семьи, и все принялись пить чай. Часто заглядывая в большую раскрытую тетрадь, фельдшер с трудом выговорил:

— Чай не надо да ючюгэй кэпсиэ!

Весело споря, домочадцы постепенно составляют фразу: «Попьем чайку за дружеской беседой».

— Басиба, тойон, басиба! — со стоном говорил Егордан. — Эн тойон коросий!

— Эх, как бы это тебе сказать? — вслух раздумывает фельдшер, перелистывая толстую тетрадь с якутскими словами. — Я враг тойонов и друг таких, как ты, нищих. Я — фельдшер. Тойон — князь Иван Сыгаев. Он — враг… понимаете, враг ваш, а я — друг… Эх, не поймем мы друг друга. Жаль, Афанасию некогда было ехать со мной. Сыгаев — тойон — тьфу! Кусаган!

— Кусаган, кусаган! — обрадовался Дмитрий и быстро составил за фельдшера фразу, правда несколько по-своему: — А говорит он, друзья мои, такие хорошие слова: «Я не тойон, а фельдшер. Тойон — ваш враг, а я друг ваш. Тойоны — Иван Сыгаев, Федор Веселов, Павел Семенов и Егоровы. Все они собаки, всю жизнь вас обижают. Тьфу!»

Все громко рассмеялись.

— «Ыт» ведь «собака», — недоумевает фельдшер. — Кто «ыт», Дмитрий?

— Иван Сыгаев — ыт, — объявил Эрдэлир.

— Ой, что ты! — только и успевает воскликнуть Дарья.

Фельдшер радостно захохотал, хлопая Дмитрия по плечу. Потом, отодвинув опрокинутую чашку, сказал, тщательно выговаривая слова:

— Егор я неделя два раза к тебе… аптека.

Долго бились хозяева и все не могли угадать смысл фразы фельдшера. В это время вошли разодетые Веселовы, отец с сыном.

— Вот, никак не поймем друг друга, — пожаловалась Федосья.

Поговорив с фельдшером, Лука объяснил:

— В неделю два раза будет приезжать.

— Ой! — ужаснулась Федосья. — А чем же мы ему платить-то будем? Ведь и за этот раз платить нечем. Ну, удружил ты нам, Дмитрий: пригласил, не спросясь.

— Да, на малое он не согласится, — заключил Федор и через сына стал приглашать фельдшера к себе.

Лука Губастый, двадцатилетний верзила и силач, не силен оказался в русском языке. Весьма запутанный разговор фельдшера с Лукой представлял примерно следующее:

— Господин фельдшер, пожалуйста, посетите нас. Закуска и вино уже на столе.

— Спасибо, господин Веселов, но я только что поел здесь.

— Кто же это станет пить пустой чай из их грязного медного чайника!

— Я пил, и мне очень понравился их чай.

— Тоже еще, вперед полезли со своим чайником… — злобно зашипел Федор. — Все норовят доказать, что Эрдэлиры да Лягляры лучше Веселовых… Ну тогда, может, здесь посмотрите? Совсем замучили меня проклятые глаза.

Осмотрев глаза Федора при свете привезенной с собой свечи, фельдшер снова вымыл руки и сказал:

— Вы опасно больны. Немедленно поезжайте в город, а то ослепнете. Поезжайте. Ведь вы не Егордан, у вас денег много.

Услышав перевод, Федор понимающе хихикнул и заявил:

— Да, деньги у меня есть, это правда. Труд фельдшера мы не забудем…

Федосья принесла в тарелке небольшой кусок масла и осторожно поставила перед фельдшером.

— Больше нет. Не сердись, мы люди бедные, — кротко сказала она.

Лицо фельдшера вспыхнуло. Он сидел, некоторое время тяжело дыша и молча уставившись на тарелку с маслом. Потом взял тарелку обеими руками, поклонился Федосье и взволнованно промолвил:

— Спасибо, большое спасибо вам! Но это масло нужно Егору, он тяжело болен… Понимаете ли вы: цинга у него от недоедания! А я молод и здоров… Пожалуйста, отдайте это Егору и мальчикам вашим…

Федор, приподняв повязку, поглядел на тарелку, поставленную фельдшером обратно на стол.

— Мало, мало, — воскликнул он, опуская повязку на глаза. — Здесь полфунта, не больше. Ты скажи ему, — обратился он к сыну, — что больше они дать не могут, у них больше нет.

— Егор, если ты поправишься, это будет для меня самой дорогой наградой, — сказал фельдшер, внимательно прислушиваясь к переводу Луки.

— Значит, поправишься — будешь у него работать за лечение, — пояснил Федор.

— А может, видя нашу бедность, он просто жалеет нас… — догадалась Дарья.