Николай Мординов - Весенняя пора

— Кости у него хрупкие, успеет еще попотеть. Пусть после нашей смерти скажет с благодарностью: «Родители меня жалели», — говорят взрослые.

Мальчик больше охотится и рыбачит. Между озерами взрослые ставят силки на уток, а в соседнем лесу — петли на тетеревов и зайцев. Никитка обходит эти нехитрые снасти, ведя за руку или таща на спине маленького Алексея. Раз по семь на дню мальчики купаются в Талбе, разбрызгивая вокруг себя хрустальные капли.

Только посторонние люди иной раз высказывают опасение по поводу такой рискованной самостоятельности детей. Но Лягляров искренне обижает людское недоверие к их родной реке, родным местам, родному Дулгалаху.

— Что вы! Да разве можно так думать про нашу матушку Талбу! Посмотрите, какая в ней веселая и прозрачная вода, — насквозь все видно. Разве может добрая Талба, которая и поит и кормит нас, погубить своих сыновей Никиту и Алексея!

И росли мальчики прекрасными пловцами. Они ныряли, доставая со дна понравившиеся им камешки или раковины, часами нежились на воде, как на мягкой перине. Родители знали, что их дети могут посинеть от холода, но утонуть — никогда!

Так же и в тайге, в царстве доброго Баяная! Разве могут дети заблудиться в своем лесу! Семейство Лягляров вдоволь наслаждается свободой. Летом в Дулгалахе не встретишь ни одного постороннего человека, даже Эрдэлиры неделями косят в других местах, — такая уж тут глухая окраина. Лягляры сами себе хозяева, здесь их царство!..

Старик Лягляр косит современной литовкой, но приемы у него от древней якутской горбуши: он высоко поднимает косовище и каждый раз отбрасывает подрезанное сено. А Егордан косит, словно и не размахиваясь, только широко поводя плечами. Он и былинки нигде не оставит, все срезает вчистую, под самый корень.

Во время отдыха в старике просыпается искусный рассказчик. Кажется, что он и не утомился нисколько. Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, дед крепок, как пень лиственницы. Характер у него мягкий, однако стоит ему остаться без нюхательного табака, как старик становится неузнаваемым. Тогда он беспрерывно, трет свои глубоко сидящие, маленькие старческие глазки и, тщетно стараясь высморкаться, без конца мнет припухший нос. Тут он способен из-за пустяка разразиться самой отборной бранью. А когда табак есть, дед становится добрым и ласковым.

Старик Лягляр, в прошлом знаменитый стрелок из якутской кремневки, часто удивляется тому, как это нынешним охотникам не всегда удается попасть в дичь из дробовика.

— Ну и целятся! Ну и стреляют! — говорит он. — Куда же идет столько дробинок! Их ведь на целую лопату!

— Да хоть и много, а случается, что не попадешь, — говорит отцу Егордан, который, к своему великому удивлению, тоже иногда может промазать.

Сам старик Лягляр как-то в молодости поспорил, что попадет из кремневки со ста шагов в березовый листок, приклеенный к стене амбара. И действительно, попал. Друзья были немало удивлены и предложили ему стрелять вторично. Но на этот раз следа от пули не нашли. Все стали насмехаться над знаменитым стрелком, — говорили, что он не только в цель, но даже в амбар не попал. Тогда Лягляр вытянул нож и извлек из первой пробоины обе пули. После этого он стрелял с шестидесяти шагов в лезвие ножа, и пуля расщепилась о лезвие на две равные части. Да что говорить, — он попадал из берданки в ухо лося, который лежал за рекой, в кустах, лишь едва высунув голову.

Отец и сын вспоминают различные случаи на охоте. Вот, например, Петр Чомут. Однажды, говорят, он подстрелил лося. Тот повалился на спину и лежал, дрыгая длинными ногами. А Петр, предвкушая вкусное блюдо, поспешно стал отвязывать от седла котелок. В это время лось вскочил на ноги и убежал в лес. Потом, рассказывают, Петр Чомут подстрелил гуся. Достав его из воды, он долго топтал птицу ногами, перекручивал ей руками шею, после чего, бросив добычу на землю, стал надевать штаны. А в это время гусь, насмешливо гоготнул что-то вроде: «Будь здоров!» — взмахнул крыльями и улетел в небесные просторы.

Один рассказ сменяется другим. Вспоминают, как знаменитый бегун, сын Чабычаха, догнал и схватил лисицу, а потом говорил своей дряхлой матери: «Слаба лиса ногами, в чистом поле, может, и ты бы догнала». Вспоминают, как славный и простодушный силач Яков Сыйылла в сердцах ударил однажды упрямого вола по шее, отчего оглушенное животное повалилось замертво на землю. Тогда Яков привязал вола поверх дров к саням и сам приволок их домой.

Вспоминают знаменитых певцов и сказителей, безудержных лгунов и неподкупных праведников, великих картежников и умелых работников, умерших давным-давно и живущих поныне, счастливцев и неудачников. Все это тоже много раз слышано, сотни раз пересказано, но всегда кажется новым и интересным. А после приятного разговора опять за работу!

Насладившись двухнедельной свободой, все семейство отправляется на покосы богачей, и до следующего года Лягляры прощаются со своим вольным житьем. Только старик Лягляр остается в Дулгалахе ждать, когда подсохнет скошенное сено.

Егордан с Никиткой собрались за реку в Киэлимэ на покос Федора Веселова. Никитка чувствовал себя счастливцем, — он впервые в жизни надел новую рубаху, сшитую ему тихой Лукерьей из той самой бумазеи, что была получена от Федора Веселова.

По пути Егордан решил сделать солидный крюк, верст пять, чтобы заглянуть в Эргиттэ, к Веселовым. Он надеялся окончательно рассчитаться с Федором и на часть заработанных денег получить у него муки да, кстати, повидаться с матерью.

Федор по-прежнему мучился глазами и проводил целые дни дома, наводя страх и тоску на всех домочадцев, кроме своей любимицы и поводыря — маленькой Аксиньи да Луки, которого почти никогда не бывало дома. Лука картежничал и пьянствовал, разъезжая по всему наслегу.

Никитка был очень опечален тем, что они не застали бабушку Варвару: она ушла с Майыс и Давыдом на сенокос, куда-то в сторону от усадьбы.

Егордан дополнительно к прежнему уговору нанялся к хозяину и на осень: он взялся расчистить в лесу «полпуда земли», иначе говоря — участок, который можно засеять двадцатью фунтами зерна. Кроме того, он еще должен будет нарубить сто возов сухих дров на зимнюю топку. Таким образом, к прежним четырем рублям прибавилось еще четыре в счет нового уговора. А пока он получил пять рублей деньгами, тридцать фунтов муки, кирпичик чаю, пять фунтов масла, две оленья шкуры, семь аршин ситцу Федосье на платье да по два фунта сахару и табаку.

Долго примеряли Егордану несколько старых рубах малорослого Федора, но ни одна не налезала на его широкие плечи. Наконец нашли подходящую рубаху с продранными локтями, Луки Губастого.

— Ты это ценить должен: с единственного сына рубаху для тебя снял! — вздохнул хозяин.