Николай Мординов - Весенняя пора

Егордан оставил матери фунт табаку и немного сахару, а все остальное привязал к деревянной манаге и, взвалив ее на плечо, вместе с Никиткой двинулся дальше, на покос Веселова. Возвращаться сейчас домой — значило терять дорогое время, а оставлять приобретенное добро здесь он не хотел, потому что в страдную пору долго могло не оказаться попутчика на Дулгалах, да и с покоса было ближе до дома, чем отсюда.

Следуя по «дороге Егоровых», Егордан и Никитка переправились через Талбу и вступили в пределы знаменитого луга Киэлимэ. В этом месте горный хребет, за которым лежал соседний наслег, полукругом отступал от реки, образуя обширную пойму. Точнее сказать — здесь раньше проходил широкий рукав Талбы, постепенно превратившийся в огромное озеро. После того как силами всего наслега отсюда прорыли канал и спустили это озеро в реку, пойма, заливаемая каждый год вешней водой, стала давать невиданный в округе урожай трав.

Роскошным ковром распростерся безбрежный луг Киэлимэ, уходя к синеющим сквозь марево далеким горам. Здесь работает беднота со всего наслега. Можно смело сказать, что бедные люди собственными руками создали этот благодатный луг. В молодые годы старик Лягляр батрачил тут вместе с другими юношами у отца нынешнего князя, Дормидонта Сыгаева, который был владыкою не только Талбинского наслега, но и всего Нагылского улуса. Три поколения бедняков трудились здесь на чужой земле.

Под обильной травой скрываются неизвестно когда и кем вкопанные столбики. Каждый год в Петров день собираются на лугу все главари наслега или их доверенные лица и, разъезжая верхом от одного столбика к другому, протаптывают межи, устанавливая таким образом границу участков, принадлежащих разным богатеям. Всадники то скрываются с головой в высокой траве благодатного Киэлимэ, то снова появляются на поверхности волнующегося зеленого моря. После раздела участков богачи пируют, сидя вокруг огромного костра. Они пьют водку и спорят о том, чей род богаче, старше и знатнее. Эти споры нередко приводят к ссорам и даже дракам.

Помимо столбиков существуют и более устойчивые приметы, по которым определяют границы участков. Отсюда вот до той одинокой ивы — земля Егоровых, тоже в свою очередь давным-давно и навсегда поделенная между братьями. От ивы до того холма — земля Семеновых. От холма же до другого берега маленького озерка, прозванного из-за невероятной глубины и круглых очертаний «Чертовым глазом», — двенадцать десятин Веселова, на которых предстояло работать Егордану. Оттуда до самого края луга, на сотни десятин, тянутся владения Сыгаевых. Все участки обедневших, разорившихся или вымерших владельцев тем или иным путем переходят к князю Сыгаеву. Вот почему число хозяев в Киэлимэ с каждым годом убавляется.

Люди Сыгаевых, Веселовых, Егоровых, Семеновых и других владельцев располагаются на лугу обособленными, порой враждующими между собой таборами. Внутри же каждой группы работников в большинстве случаев связывают родственные или соседские отношения.

На безбрежном лугу там и тут виднеются шалаши, повсюду дымят костры, копошатся люди, утопая по грудь в высокой густой траве, ослепительно сверкают отполированные косы. Ходит под ветром, волнуется высокая трава, и перекатываются по лугу огромные валы. Но с каждым днем плешинки укосов становятся все шире и наконец сливаются воедино, оставляя лишь тонкие полоски трав на пограничных межах. К осени вся ровная поверхность луга словно расчерчена сеткой межевых полос и утыкана тысячами копен.

Егордан с сыном шли по лугу, с трудом нащупывая в траве еле заметную тропку. Только они подошли к Чертову глазу, как от группы людей на сыгаевском участке отделился человек и бросился к ним, то исчезая в зарослях, то появляясь вновь. Через несколько минут возле них очутился запыхавшийся и радостный Дмитрий Эрдэлир.

— Чего остановились? Пойдемте к нам, будем жить вместе, — проговорил он.

Но Егордан не согласился: далеко, мол, ходить на покос. Оказывается, кроме Дмитрия и Федота, на лугу Сыгаевых работали два батрака Котловы.

Эрдэлир, не обращая внимания на зовущих его товарищей, помог Егордану соорудить нехитрое жилище. Они быстро выкосили поляну под шалаш, вбили в два ряда колья, стянули их поверху ивовыми прутьями, положили вдоль жердину и накрыли все сооружение свежескошенным сеном. Потом сели вместе пить чай.

На прощание Егордан дал Дмитрию немного чаю и табаку «на всех».

— Сразу заткну им рты гостинцами, если ругаться будут, — заявил Дмитрий. — Разожму эту руку — чай, другую — табак! Чего им еще надо? Ох, и соскучился я по вас! Промах дал, что родился братом Федота! Ну и скука с ним! Может, все-таки придешь к нам жить, а?

— Иди лучше ты к нам, — предложил Егордан.

— Далеко.

— А нам что же, ближе?

Дмитрий задумчиво прищурился и ответил:

— А в ту сторону ниже, легче ходить… У нас и вода лучше.

— Да у вас там ржавая вода.

— Опять же выгода! — обрадовался Дмитрий. — Чаю не надо!

Потом он порядком насмешил Егордана и Никитку, искусно передразнивая своих товарищей по артели, показывая, как каждый из них возмутился бы, узнав о его желании перейти в шалаш Лягляров.

Наконец Дмитрий ушел к своим — «затыкать рты» гостинцами.

Два дня подряд шел сильный дождь. Егордан и Никитка разводили костер у самого входа в шалаш. Отцу и сыну никогда не было скучно, они подолгу оживленно беседовали. К тому же их часто навещал Дмитрий.

В эти дни Егордан был доволен судьбой. Благодаря заботам русского фельдшера Боброва он вполне оправился от долгой и опасной болезни. На ровном и обильном травой Киэлимэ его коса срезала не меньше, чем в прежние годы. Сидя с сыном и поглаживая оленьи шкуры, полученные от Федора, Егордан весело говорил:

— На зиму сошью себе из этих шкур доху и буду подсмеиваться над морозом. А на подать царю вот… — И он вытаскивал из-за жердинки шалаша бережно завернутую в тряпку пятирублевую бумажку и усмехаясь добавлял: — Обеспечили на целый год и себя и бедного царя…

Наконец выдалось вёдро.

Однажды Никитка пришел в шалаш раньше отца, чтобы вскипятить чай. Егордан остался на покосе.

После дождя солнце пекло особенно жарко. Быстро подсохшее сено хрустело под ногами, как первый снег.

Никитка развел костер из сучьев и подвесил на палку котелок с водой. Свою новую рубаху мальчик снял и разложил на земле. А сам отправился за топливом в заросли ивняка. Собирая хворост, он что-то беззаботно напевал, то и дело подпрыгивая и всячески стараясь выразить довольство всем на свете. В груди у него было свободно, в голове светло, на душе легко.

Вдруг Никитка услышал топот лошадей; казалось, где-то несся целый табун и будто бы кто-то с треском рвал огромное полотнище. Удивленный мальчик выбежал из кустарника… и уронил собранный им хворост…