Николай Мординов - Весенняя пора

Опытный огород фельдшера Боброва и учителя Кириллова дал к осени обильный урожай. Убирать овощи им помогали Афанас Матвеев и Дмитрий Эрдэлир. Учитель и фельдшер, желая научить якутов огородничеству, каждому предлагали отведать овощей. Но все эти странные растения, кроме картофеля, не понравились жителям наслега.

Да и названий-то таких они никогда не слыхали. Называется «огурец», а на самом деле нечто вроде корня редкостной болотной травы, от которой замертво падают коровы; «капуста», а листья как у полевого хрена. И еще какой-то «укроп» — просто пахучий чертополох, что обильно растет на дворе заброшенной избы. Вот картошка — дело другое! Сытно, вкусно, обильно — это тебе не какая-нибудь ерунда. И многие запасались картофелем для посадки на будущую весну.

Фельдшер все больше и больше сближался с людьми. К тому же он уже не раз брал верх над самым почтенным в наслеге человеком — князем Сыгаевым.

Вначале, когда Бобров только еще собирался огородничать, князь говорил всем, что это пустая затея: бог, мол, ничего не даст тому, кто в него не верит, и огород фельдшера покроется черной землей. А к осени фельдшеровы грядки, как назло, дали богатый урожай.

Или такой случай. Летом, когда наступила засуха и хлеба стали блекнуть, князь собрал народ, чтобы отслужить молебен. А фельдшер, показывая людям на какой-то предмет под стеклом, круглый как часы, висевший у него в комнате, говорил:

— Служите не служите, а дождя, согласно науке, пока не предвидится.

Отслужили молебен, обошли кругом церковную поляну, кропя землю святой водой, а дождя так и не было. Потом разнесся слух, будто круглое стекло у фельдшера обещает дождь. Казалось бы, и все приметы, и сны самого князя, не говоря уже о предсказаниях шамана Ворона и нескольких стариков, предвещали огненную засуху. И что же? Действительно, через несколько дней проливной дождь зарядил на целые сутки.

К фельдшеру ходили не только лечиться, не только посмотреть на диковинные овощи, но и послушать его самого и учителя: они оба охотно рассказывали о южных странах, о больших городах, о том, как все устроено на свете.

Из рассказов выяснялось, что не только в Талбинском наслеге, в Нагылском улусе богатеи захватили себе лучшие земли и привольную жизнь. Повсюду, оказывается, у богача праздного растет и растет состояние, а бедняк все нищает, не зная отдыха в тяжелом труде. Оказывается, не только в Талбинском наслеге бедняков в десять раз больше, чем богачей, а земли у них в сто раз меньше.

Не бог, оказывается, приносит богатство, а пот и кровь народные. Но богатых и тойонов охраняет суд — царские законы. Вот почему против царя и богатеев боролись и борются сотни и тысячи лучших русских людей. Этих людей расстреливают, вешают, гноят в тюрьмах, мучают в ссылках.

Царь — враг народов, а те, кто идет против царя, — друзья.

Все это понять довольно легко, но очень трудно пойти против бога, которому с детства молились, против закона, которого привыкли бояться, против тойона, волю которого привыкли покорно исполнять.

«Все это так, все это правда, но не мне же первому выходить в бой за правду», — рассуждали про себя люди.

Выпал снег, настала зима.

Однажды вечером Дмитрий Эрдэлир ворвался в юрту с корзинкой мелкой рыбы в руках и крикнул.

— Гости приехали!

Никто еще не успел удивиться новости, как в юрту вошли русский фельдшер Виктор Алексеевич, аптечный сторож Афанас Матвеев, Роман и Григорий Егоровы, а также один из зажиточных хозяев с угодьев Эргиттэ, Павел Семенов. Вскоре зашел в сопровождении маленькой Аксиньи и Федор Веселов. Он был без шубы и, как всегда, с завязанными глазами.

Гости лишь обменялись с хозяевами обычными «что нового?» да «как живете?» и тут же принялись шумно спорить, продолжая, видимо, давно начатый разговор. Дело в том, что сегодня всем наслегом затеяли неводить на большом озере. Неводов было два: один — Веселова, другой — Романа Егорова. И вот, когда дело дошло до дележа добытой рыбы, возникла крупная ссора, которую эти люди и принесли сюда с собой.

Русский фельдшер, энергично размахивая руками, то и дело встряхивая своей огромной шевелюрой, горячо и громко говорил по-русски. «Чистые» чинно и ядовито возражали ему по-якутски. Переводил Афанас, явно выказывая свою симпатию фельдшеру.

— А вы скажите: кто плел ваши невода? Кто сучил для вас волосяные нити, сдирая кожу с ладоней? — обращаясь к Федору Веселову и Роману Егорову, спрашивал русский. — Беднота мается на морозе, заводя невод, а вы себе расхаживаете по берегу в своих теплых шубах! Так почему же вы забираете по десять долей отборной рыбы, а бедноте швыряете лишь одну долю, да и то мелочи? Почему сидящему в своем просторном доме князю Сыгаеву, его жене, купчихе Пелагее, их сыну и снохе, даже их маленькому внуку, да и попу с начальником почты Тишко тоже причитается по две доли? Где правда?

— Бедняки не даром на нас работают, — возражал Роман Егоров, дрожа от злости. — Да и как не работать за деньги?

— А откуда вы эти деньги берете? Рубль, выжатый из бедняка, вы ссужаете ему же, с тем чтобы через год потребовать два. Воз сена, заготовленный для вас бедняком, вы ему же даете в долг, а через год требуете три воза.

— А разве мы насильно даем в долг? Сами покоя не дают, все умоляют: «С голоду помираю. Спаси, сделай милость!» Пусть не берут, я с горя не заплачу, — заржал, точно жеребенок, тонкоголосый Григорий Егоров. — Пусть не берут: спокойнее будет. Их выручаешь, а потом сам же оказываешься людоедом!

— А как же бедняку не просить! Ведь вы же доводите его семью до голодной смерти!

— Жили мы, якуты, до сих пор тихо и мирно, — топчась на месте, произнес Федор Веселов, прижимая ладонь к больным глазам. — А вот года еще нет, как ты приехал, а уже мутишь глупых людей. Где ты появишься, там только и слышно: богачи, мол, обижают, богачи притесняют…

— А разве не обижаете? Разве он не прав? — горячится Афанас, позабыв свою роль беспристрастного переводчика. — Тогда откуда же все вы, Сыгаевы да Веселовы, Семеновы да Егоровы, ничего не делая, завели по сто голов скота? Лягляры да Эрдэлиры трудятся, не зная отдыха, а у них по одной худой коровенке. Почему так? Может, ты, Егордан, скажешь?

Егордан растерялся, почувствовав на себе взгляды всех присутствующих Он невольно оказался перед необходимостью разрешить спор умных людей.

— Откуда мне знать, почему… — пробормотал он смущенно. — Видно, так на роду нам написано…

— Обижаете, обижаете! — быстро поворачивая во все стороны свое черноусое круглое лицо, передразнил Афанаса Павел Семенов. — Конь скачет, а собака знай себе за ним, не ведая куда и зачем. А если русский твой завтра уедет отсюда? Ты-то, паршивый якут, здесь останешься, никуда не денешься. Или фельдшер собирается увезти отсюда всех обиженных в Россию, чтобы там кормить и одевать их бесплатно? Милосердный какой! Пусть забирает! Так и скажи ему.