Николай Мординов - Весенняя пора

Он проснулся оттого, что Григорий сильно пнул его ногой в живот. Большая часть прежних посетителей исчезла, вместо них появились новые люди. И шум, и толчея, и пьянка разгорелись с новой силой.

— А ну, малец, разбуди его! Пусть встанет, если не умер! — со стоном сказал Григорий.

Никита потряс за плечо лежавшего рядом Романа. Но тот сквозь храп промычал что-то невнятное и повернулся на другой бок.

— И как это он, проклятый храпила, так крепко спит! — дрогнувшим голосом, чуть не плача, произнес Григорий. — А ну, малец, пни его как следует!

Никита, пользуясь случаем, крепко сжал зубы и пнул Романа ногой чуть пониже спины. Роман схватился за ушибленное место, посмотрел на Никиту мутными глазами и завопил:

— Ополоумел, дрянь этакая?!

— Да это я заставил его, дружок… — объяснил Григорий.

Роман сердито проворчал:

— Потакать дураку… Так он и убить может… Что ж, значит, я дошел до того, что даже сын сына Лягляра будит меня пинками?

— Не скули, дружок! — Григорий стал говорить почти шепотом. — В какой ад ты приволок меня! Ведь я всю ночь глаз не сомкнул… Тут мне не выжить… Скорей устрой меня на место…

Кое-как напившись чаю, отправились устраивать больного. Остановились у ворот дома, крытого тесовой крышей, над которой колыхался на древке белый флаг с красным крестом. Привязывая своего коня среди других лошадей, Роман сказал:

— Это и есть Красный Крест… Боюсь, угонят тут лошадь. Малец, ты покарауль, посиди в санях… Вот, Григорий, рядом соборная церковь.

Больной снял шапку и, обернувшись к церкви, возвышающейся на другой стороне улицы, троекратно перекрестился дрожащей рукой.

Егоровы вошли в дом, а Никита остался сидеть в санях. Сначала ему казалось, что каждый прохожий может отнять у него лошадь, он очень этого боялся и решил в случае чего кричать изо всех сил. Но, видя, что никто не обращает внимания на их коня, Никита успокоился и стал осматриваться.

Какая огромная, важная церковь! Восточнее ее возвышается большой красный каменный дом. Отсюда можно различить каждый кирпичик. И много же кирпича, наверное, ушло на этот дом!.. В другой стороне виден большой деревянный дом. По улице проехала оленья упряжка. Дробно простучали копыта оленей. В снежном тумане, поднятом ими, колышется лес рогов. Изредка проносятся томские рысаки, запряженные в высокие сани, с хорошо одетыми мужчинами и дамами и с кучерами на облучках.

Вот идет пьяный в широченных штанах, он шатается и что-то поет.

Пьяный остановился около Никиты и затянул вдруг громко:

— А-а!..

Никита даже не заметил, как очутился под лошадью. Но пьяница, напевая, прошел мимо.

У Никиты замерзли ноги. Чтобы согреться, он потоптался возле саней. Потом собрал остатки сена под лошадьми и, разложив около саней шесть меток, стал прыгать на одной ноге.

Из Красного Креста выходили люди. Некоторые из них отвязывали лошадей и уезжали. Никто не обращал внимания на Никиту.

Вот краснолицый якут в красивой шубе с бобровым воротником и в шапке из лапок черно-бурых лисиц вынес на руках маленькую девочку в беличьей дошке и усадил ее в сани. Идя рядом с санями, он стал выводить лошадь в богатой московской сбруе на середину улицы. Следя за ними, Никита не заметил проходивших мимо двух молодых людей. Потом он разбежался, собираясь прыгать. Но, на несчастье, хозяин лошади оказался в этот момент позади своих саней, и Никита, натолкнувшись на него, кувырком полетел в снег. Краснолицый якут споткнулся, что-то рассерженно забормотал и хлестнул Никиту кнутом. Но Никитка ловко увернулся, и плеть свистнула перед самым его носом.

Когда плеть снова взвилась вверх, один из прохожих с криком: «Стой!» — схватил якута за руку. Испуганный Никита вскочил на ноги. Молодой русский человек с густыми черными бровями на бледном лице держал за руку его обидчика.

— За что человека кнутом бьете, господин Филиппов? — сердито нахмурив брови и отпуская руку якута, заговорил он.

— А тебе какое дело? — огрызнулся тот.

— А ты думаешь, коли богатый, так можешь бить человека кнутом! — сказал подошедший молодой якут с блестящими черными глазами и круглым лицом, грозно оглядывая господина Филиппова. — Да этот мальчик на твое богатство скоро и плевать не захочет!

— А зачем он кидается на человека? — вдруг оробел богач.

— Мы ведь видели, он случайно налетел на тебя. А ты решил за это кнутом его стегать. Он хоть и бедняк, а человек…

— Кнутом человека бьет! Варвар!

Девочка, сидевшая на санях, позвала отца и захныкала. Услышав плач ребенка, молодые люди вдруг смягчились, а богатый якут уселся рядом с дочерью и уехал.

— Ну как, больно тебе? — спросил молодой якут у Никиты.

— Э, да он ничего не сделал… Нич-чего!

— А ты и по-русски знаешь? — улыбаясь, спросил русский и склонился, заглянув Никите в лицо.

— Плохо знаю…

— Ишь какой молодец! А сам-то откуда? Приехал-то ты откуда?

— Нагыл улуса, Талба наслега… Далеко! — Никита махнул рукой на восток.

— Зачем в город приехал? — спросил якут.

— Хазаин хавараит.

В это время показались Егоровы. Больной шел, опираясь на брата, и жалобно говорил:

— Кто знает, дружок, поможет ли мне теперь лечение! Что-то не верится. Лучше уж вернуться на родину, в свой уголок.

— Мои господа, — прошептал Никита и проворно забрался в свои сани.

— Какой молодец! — сказал русский. — Ну, Сережа, пошли!

— С кем это ты разговаривал? — спросил Григорий, глядя вслед уходящим.

— Не знаю…

— Как же это не знаешь, а говоришь? — удивился Роман. — В городе не смотри на красивую одежду: могут вот этак заговорить, а потом пырнут ножом в бок, отвяжут коня и ускачут. Ты что, играл в кылы? — обратился он к Никите, увидя на снегу метки из сена. — Ну и распустили ж тебя, малец! Чей же это сын, что так задается? Думал я, что он сын сына Лягляра, а он, видно, сын первого богача. Такая тварь, того гляди, еще с уголовниками свяжется…

— А ну, дружок, поедем, — сказал Григорий брату, усаживаясь в сани. — Нечего с глупым мальчишкой препираться.

Никита сидел в санях и радостный и гордый. Как хорошо и смело молодые люди защитили его! Они не побоялись ни богатства, ни знатности того якута, — наоборот, сами еще чуть не запугали его. Сказал же один из них: «Этот мальчик на твое богатство скоро и плевать не захочет!» Вот бы крикнуть сейчас Роману: «Не грызи ты меня! Мне на твое богатство наплевать!» Как бы он удивился!

Потом Никита с усмешкой поглядел на тощую лошаденку с желтым обледеневшим хвостом, которая еле передвигала ноги:

«А еще говорит: «Отвяжут да ускачут!» Не шибко-то ускачешь на такой кляче! Она, вроде тебя, едва на своих кривых ногах тащится…»

— Ты чего это смеешься, Никита?

Никита опомнился и увидел изможденное, костлявое лицо Григория. Тот пытливо всматривался в него своими серыми глазами. Мальчик смутился.