Михаил Анчаров - Самшитовый лес [litres]

– Итак, к чему мы пришли? Из чего состоит дом? Давайте подведем итоги, – сказал учитель.

– Из мебели, – сказал Сапожников.

Никонова заржала. Она тоже так думала, но побоялась сказать.

– Сапожников! – сказал учитель и помолчал. – Итак, подведем итоги. Дом – это некий объем, стены которого образуют искусственно созданную среду, делающую человека независимым от влияния внешних изменений… То есть дом – это как одежда, это, если хотите, инструмент для поддержания постоянной температуры, необходимой человеку… Нас сейчас интересует именно этот вопрос – температура среды, теплопроводность изоляции, то есть стен дома, и теплообмен между внутренней и внешней средой… Почему греет одежда?

– Она не греет, – сказал Сапожников.

Никонова заржала. Она знала, что, когда она смеется, все на нее оглядываются. На нее оглянулись.

– Сапожников прав, – сказал учитель.

Теперь засмеялись все.

– Ну? Долго будем смеяться? Сапожников, еще раз вытащишь насос – выйдешь из класса. Итак, одежда не греет, а является изоляцией внутренней среды от внешней. Прекрасной изоляцией является воздух. Поэтому в окнах делают двойные рамы. Если бы можно было сделать одежду из воздуха…

– То все были бы голые, – задумчиво сказала Никонова.

Мама сказала:

– Хочешь Калязин последний раз повидать?

– Почему последний? – удивился Сапожников.

– Ходят слухи, что на месте Калязина сделают море.

– А куда же Калязин денется?

– Он уйдет под воду… Ну, может быть, не весь, частично… Но левая сторона, где мы жили, уйдет под воду.

– И наш дом?

– Не знаю… Может быть, перевезут куда-нибудь… Бабушка переезжать не хочет. Нюра уехала, мы уехали, дядя в школе весь день. Как бабушка с печкой управляется?.. Как все это будет – не представляю. Надо отцу написать, чтобы приехал. Он сейчас где-то в Калинине выступает. Мне в школе обещали, что тебя в зимний лагерь возьмут на две недели на январские каникулы, а лагерь будет как раз в монастыре… Помнишь, там был дом отдыха электрокомбината?

– Наша школа ему подшефная.

– Да, я знаю… Я как-то забыла об этом. Какое совпадение, – сказала мама, – представляешь? Кто мог подумать, что все так переплетается?

– Ведь Дунаев в трансформаторном работает, – сказал Сапожников.

– Ах да… Действительно… Хорошо, что мы все вовремя приехали в Москву… Теперь с пропиской все трудней и трудней. Если бы не Карлуша, старый папин друг, мы бы никогда в Москве не устроились… Как все переплелось. Прямо поразительно.

– А Нюру опять у Дунаева увели, – сказал Сапожников. – По-моему, она обыкновенная…

– Замолчи! – прервала его мама, не дав сказать последнее непоправимое слово. – Молчи. Ты ничего в жизни еще не понимаешь…

– Потому что частицы воздуха, – сказал учитель, – отстоят далеко друг от друга и им, чтобы встретиться и столкнуться друг с другом, нужно больше времени… Вот почему воздух – прекрасная изоляция… В чем дело, Сапожников?

– А если воздух выкачать? – спросил Сапожников.

– Откуда?

– Ну, если между окон выкачать воздух, то что останется?

– Осколки, – сказал учитель. – Давление атмосферы вдавит с двух сторон стекла. Природа не терпит пустоты, запомните…

– Значит, пустота ни на что не годится?

– То есть? – настороженно спросил учитель.

– Если в пустоте частиц нет, значит, они не сталкиваются?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Изоляция, – сказал Сапожников. – Теплоту не проводит.

– А-а… – успокоился учитель. – Это термос… Так делают термосы. Колба с двойными стенками, между которыми вакуум, пустота.

– Ну да, стенки двойные, а внутри пустота. Можно стенки в доме сделать такие… Воздух выкачивать… Отопления не нужно… Печку топить не нужно будет, – сказал Сапожников.

Он хотел добавить, что бабушке уже трудно печку топить, но не добавил. Он теперь уже был немножко умный. И ему от этого было скучно. Потому что ему много раз объясняли, что умный – это тот, кто неоткрытый, а открытые только простофили. Что-то тут не совпадало с правдой, но что именно, Сапожникову еще понять было не дано. Для этого ему нужно было узнать женщину и понять, что для большинства из них главное – не оказаться простофилей. И Сапожников тогда не знал еще, что обречен всю жизнь искать подругу-простофилю, чтобы и самому быть с ней простофилей. И он иногда сталкивался с такими, но потом с ужасом видел, как быстро они умнеют. И это приводило их к мелким тактическим выигрышам и имитации и к огромному стратегическому проигрышу всей жизни и к несчастью. А разве это правильно?

– Термосы все равно остывают, – сказала Никонова. – Вечером нальешь кипяток, а утром уже пить можно.

Учитель смотрел на Сапожникова не мигая. Сапожников испугался.

– Я убрал насос, убрал, честное слово, – сказал он.

Поезд остановился, и школьники начали выгружаться. Сапожников, как всегда, последний – пока слез с третьей полки, которая для вещей, пока снова наверх полез за чемоданом, пока в ночное окно смотрел, пока снова спустился, в вагоне уже никого не осталось.

– Мальчик, побыстрей, – сказала проводница.

Сапожников вылез на ночной перрон, и никто его не спросил, куда он девался. А он все равно втайне на это надеялся.

Потом поезд ушел и открыл ночное поле, где стояли лошади и много саней, в которые стали грузиться школьники – вещи отдельно, школьники отдельно. Сено в ногах, звезды наверху в небе, скрип полозьев, сопение одноклассников, ветер, ветер – это они едут. А дорога все назад бежит, назад, а впереди Калязин, который тоже давно позади, все времена перепутались, ничего теперь не понять, как время течет, то быстро, то медленно, как будто у него то узкие берега со стремниною, то широкие берега с разливами, старицами и времяворотами, где кружатся щепки, все сближаясь друг с другом, чем глубже их засасывает воронка.

Гиганты старшеклассники, которые уже дожидались их на станции, теперь везли на гигантских санях гигантскую елку.

Впереди загалдели. Сапожников приподнялся и увидел теплые огни в освещенных воротах дома отдыха и холодные монастырские стены, которые построили для изоляции внутренней среды от внешней.

Потом всех школьников разгрузили по палатам – каждый чемодан под свою кровать – и велели ничего не есть из домашнего, потому что будет праздничный новогодний ужин, а в кельях было холодно, потому что стены их были цельнокаменные и внешняя среда отнимала теплоту у внутренней.

И тут, конечно, двое школьников из ихней кельи шутя подрались, чтобы согреться, а потом не шутя подрались, чтобы остыть. А третий все-таки жрал ногу от курицы, приговаривая: «Вот он, твой Калязин». Тогда Сапожников сказал, что в монастыре есть музей старого оружия и подземный ход, и это их успокоило. Они надели пионерские галстуки и пошли на праздничный ужин, потому что их туда позвали.