Михаил Анчаров - Самшитовый лес [litres]

– А это что? – спросила Тоня.

– О!!! – обрадовался Ефим Палихмахтер. – Подтекст в нашем деле – самая важная вещь. Вот ты читаешь сценарий, один другого спрашивает: «Который час?» – это текст. А подтекст может означать что угодно. К примеру: «Жизнь прошла мимо». Или: «И моя жизнь в искусстве – тоже». Подтекст – великая вещь.

– Это когда врут, что ли? – спросила Тоня.

– Верно, – сказал я, – в моей пьесе никакого подтекста нет, а есть текст. Что сказано, то и есть.

– Ну как же? – возразил Ефим Палихмахтер. – Подтекст. Подсознательное. Может быть, вы скажете, что и подсознательного нет?

– Подсознательное – это другое, – сказал я. – Тоня, опустите юбку. Вот так. Вот вы припомните, Тоня, – продолжал я настырно. – Разве у вас не бывало, что вы говорите что-нибудь неожиданное? Чего сами не ожидали? Хотели сказать одно, а сказалось совсем другое. Значит, в вас скопилось что-то, что до сознания еще не дошло. А неожиданно спроси – оно и вылезает, и вы ляпнули.

– Сколько хочешь, – сказала Тоня.

И Ефим Палихмахтер был рад, что обстановка разрядилась. И что хоть насчет подсознательного Тоня не станет со мной спорить. И не будет рубить сук, на котором они вдвоем с ним, Ефимом Палихмахтером, оказались. Благодаря перестройке. В общем, лучше было не шутить. Тоня задумалась, а потом рассказала случай о подсознательном…

«Иду я ночью однажды, – говорит Тоня, – и вдруг из-за кустов какой-то мужик появился и начал тащить меня в кусты. И я со страху забыла кричать: „Помогите!!!“ И кричу: „Ур-ра!!!“ Он испугался. Меня бросил и в другую сторону побежал!»

– Это – подсознательное? – спросила она меня.

– А как же… – ответил я. – Это оно и есть.

Площадь базарная. Народ волнуется. Все вооружены.

Голоса. Ну, мужики! Не поддаваться! Все как один!

Влетает всадник.

Всадник. Эй, люди! Арманьяки жгут деревни у святой Бригитты! Готовы ли вы! Они мчатся за мной следом!

Вой женщин.

Один. Ну, христиане, жить нам нельзя, помирать не хочется! Будем биться!

Второй. Скорей бы уж, что ли!

Третий. Может, откупимся? А?

Четвертый. Гнать его, подлеца! Всюду он против людей! Вонючая твоя душа, правильно Вийон про тебя сказал!

Второй. Не послушали Франсуа, а все одно этим кончили.

Пятый. Ладно, поздно говорить! Знай – стой крепче!

Второй. Я-то уж постою? Мясники – ребята бойкие!

Пятый. Арманьяки идут!!

Входит толпа воинов.

Впереди Арманьяк-отец, Генрих и Ла-Гир.

Генрих. Нам загораживают дорогу.

Арманьяк. Ла-Гир, разгоните эту сволочь!

Рев. Общая свалка. Мясник бьет Арманьяка-отца и убивает его. Генрих кидается на него и валит. Взмахивает ножом. На него наваливаются воины. Он вырывается, хрипит. Его держат. Появляется худощавый человек в бархатном черном плаще и вишневом берете. С ним свита. Смотрит.

Голоса. Стойте! Стойте!.. Король! Король!

Навстречу королю бежит Гильом.

Король. Приветливо меня встречает ваш город, епископ.

Гильом. Ваше величество!

Король. Подберите живот, епископ.

Голоса. Да здравствует король! Да здравствует король! Будь нашим господином. Господин! Защити нас! Плохо живем! Кто хозяин – не знаем!

Король. Дети мои! Я ваш господин, и никто больше! Я, Людовик Одиннадцатый.

Все. Виват! Слава! Слава!

Король. По случаю моего приезда в город Мен освободить всех узников! Епископ, открыть подвалы!

Гильом. Ваше величество…

Король. Ну что еще?

Гильом. Кроме одного узника… Там сидит Франсуа Вийон… Я умоляю вас…

Король. А, король поэтов? Вот он куда девался! Вы знаете, господа, человек, которого увенчал лаврами Карл Орлеанский, сидит здесь в подвале.

Придворные. Возмутительно! Чудовищно! Это неслыханно! Такое варварство!

Король. В чем дело, епископ?

Гильом. Ваше величество, он смущал народ…

Король. Да-да, вы правы… Но я вас велю кинуть в башню, если хоть одна дверь останется закрытой.

Гильом. Ваше величество, он богохульник.

Король. Э-э, пустяки… Еще что?

Генрих. Он сидит за грабеж.

Король. Граф д’Арманьяк осуждает грабеж? Фи, вы подрываете семейную коммерцию. Кстати, Арманьяк, ваш отец – «граф Божьей милостью»… Этот титул вверг его в гордыню, и это стоило ему именья и жизни. Я уважаю ваши сыновние чувства и не желаю обременять вас тяжелыми воспоминаниями, связанными с этим титулом. Я его отменяю.

Генрих. Что?!

Король. Этот пресловутый «граф божьей милостью…» Что он означает? Ровно ничего… Фикция. Все титулы даются милостью короля.

Генрих (хрипло). Этому титулу… тысяча лет.

Король. Еще одно слово, и с вами может случиться несчастье.

Ведут освобожденных из тюрьмы.

Все. Виват нашему королю, нашему господину!

Король. Я не вижу Вийона.

Придворный. Вот он, ваше величество.

Вводят Франсуа.

Король. Это Франсуа Вийон?

Франсуа. Да… это все, что от меня осталось. Какой свежий воздух! Как легко дышится! А вот и мой друг, епископ… Гильом, ты помнишь, мы сидели за одной партой?..

Придворный. Это чудовищно! Человек, которого венчали лаврами, брошен в темницу!

Франсуа. Пустяки, месье, лавровый венок я давно кинул в суп… Ах, какой воздух!

Придворный. Смотрите, музы плачут при этом зрелище!

Франсуа. Возможно… Я не заметил… Почему я не вижу Жака? А? Где он? Я вас спрашиваю?!

Король. В чем дело?

Гильом. Есть еще один узник… Но это должник, ваше величество…

Король. Так… Ну, должников я не касаюсь. Имущество – святое дело.

Вийон поворачивается, чтобы уйти.

Куда вы, Вийон?

Франсуа. Я передумал… Я еще посижу…

Король. Что такое?!

Франсуа. Я подожду еще одного короля… Может быть, он принесет правду…

Общий ужас.

Гильом. Схватить его!

Король. Кто здесь король?! Вы… остолопы… Отпустить его друга…

Все. Виват, король! Виват, Франсуа!

Все убегают.

Король. Болваны! Его лучше иметь с нами, чем против нас!

Все уходят. Площадь пустеет.

Гильом и Генрих стоят у подножия башни.

Гильом. Нас разгромили, Генрих. Мне тебя жаль. Но, кажется, все пронесло. Я думал, Франсуа начнет болтать. Что с тобой? Ах, да… Отец… Но все мы смертны. Надо жить. Надо жить…

Генрих. Если Франсуа приедет в Париж, он встретится с Питу… Вылезет вся история. Людовик ввел суды для дворян…

Гильом (садится). Это все ты! Ты меня втравил в это дело!

Генрих. Молчи, сейчас поздно говорить об этом.

Гильом. Говорил! Я говорил, что не надо было отпускать Питу! Я говорил!

Генрих. Молчи, свинья, или я задушу тебя! Надо ехать в Париж. К Сен-Полю. Он теперь папский нунций. Надежда только на него… Встань, свинья! Надо ехать в Париж.

Гильом. В Париж… Да-да… В Париж!

Париж. Вечер. Белый месяц на сиреневом небе.

У городской стены (места прогулок буржуа) – Буассон и его жена.