Виктор Астафьев - Пермский рассказ

— Два!.. Три!..

Одеяло полетело в сторону. Ух, как в холодную воду. Но Сеня заставил себя подняться с такой неторопливостью, словно в комнате была нормальная жилая температура. Но выдержки хватило только чтобы натянуть брюки. Рубашка, свитер, носки — все это надевалось как по тревоге.

Завтрак занял не больше трех минут — чай из термоса и ломтик хлеба, смазанного лярдом. У двери надел пальто и крикнул уже с порога: «До свидания, я пошел!»

Сеня опаздывал. Сегодня в одиннадцать у него фортепиано, а уже половина одиннадцатого. Опаздывать нельзя. Никаких отговорок Елена Сергеевна не признает. Опоздание или невыученный урок она не считает преступлением. Это и в ее глазах намного хуже: неуважение — вот как называется такое отношение к делу.

У дверей класса он понял, что опоздал. Кто-то уже там играл. Шопен, концертный этюд. Исполнение мягкое, воркующее. Конечно, это Марина Ивашева, самая добрая девочка на курсе. И способная. Сеня представил, как она там перекатывает свои пухлые ладошки по черно-белой тропинке клавиатуры, а сама пылает от волнения.

Она кончила. Слышится голос Елены Сергеевны и ответное попискивание Марины. Решив, что это надолго, Сеня устроился поудобнее: прислонился к стене, нотная папка за спиной, руки в карманах. Неожиданно дверь отворилась, Сеня выпрямился, папка глухо ударилась о пол, вышла Елена Сергеевна в пальто, накинутом на плечи.

— Здравствуй, — на ходу проговорила она, внимательно посмотрев на него близорукими глазами. — Заходи. Я сейчас.

Ни слова насчет опоздания, значит, это еще впереди. Он вошел. Марина, все еще розовая от пережитого волнения, собирала ноты в большой потрепанный портфель. Она не очень обижалась, когда говорили, что с этим портфелем она еще пошла «в первый раз в первый класс». Она вообще редко обижалась.

— Салют, — сказал Сеня. — Радио слушали?

— Конечно. Мы с мамой даже успели поплакать от радости. Теперь уж скоро домой!

— Вам бы только плакать.

— И не стыжусь. А ты опоздал! Что случилось?

— Что? Два несчастья. Первое — опоздал.

— А второе?

— Второе хуже — пришлось выслушать твою музыку.

— Остряк-самоучка.

— Ты любую музыку успокаиваешь. От твоего исполнения так и несет валерианкой.

— Да нет же! — рассмеялась Марина, — розами пахнет и сиренью.

Вошла Елена Сергеевна.

— Садись, Сеня, — проговорила она, проходя к своему роялю.

— До свидания, Елена Сергеевна. — Марина исчезла за дверью.

Сеня решительно сбросил пальто на спину стула и сел за соседний рояль. Растирая пальцы, чтобы разогреть их, Елена Сергеевна отрывисто сказала:

— Третий концерт. — И поставила перед собой ноты.

Сеня удивленно взглянул на нее: Третий концерт Бетховена. Это был предыдущий урок. Тогда она поставила ему пятерку. А зачем же еще раз? Но она прервала его размышления первыми аккордами аккомпанемента. Он сразу понял, что она взяла повышенный темп, и это его обрадовало, как будто с него свалились какие-то сковывающие его цепи и он сможет сейчас сделать что-то сильное, широкое. Вот сейчас он покажет!

Но едва он начал «показывать», как услышал стук ее ладони. С недоумением и досадой он оглянулся.

— Не так сильно, — торопливо проговорила она, — и немножко живее, а то распадается линия.

Снова вступление в том же повышенном темпе. Сеня собрал всю свою волю, но ничего не мог поделать с распиравшей его яростью. И снова Елена Сергеевна остановила его:

— Успокойся.

— Я спокоен.

— Хорошо. Тогда продолжим.

И больше она его не останавливала. Дала полную волю. И он постарался как следует воспользоваться этой волей, дал полный выход торжеству, ненависти, тоске. Бетховен — это как раз то, что сейчас нужно, Елена Сергеевна верно поняла его.

Бурные, стремительные, как страстно протестующая душа, звуки наполнили классную комнату. Сене казалось, что он пловец в этом взбесившемся море и что его душа в восторге как бы отделяется от тела и рвется вперед. Но чем дальше он заплывал, тем меньше надеялся на себя. Нет, он не потонет в этом море. Нет. И не потому, что он такой хороший пловец, а просто само море мелковато для этого. И его душа — никуда она не рвется — его душа смиренно поджала хвост и поползла на свое место.

Сеня вдруг увидел, до чего он беспомощен в этом мелком море. Только настойчивость помогла ему доиграть до конца.

— Ты сегодня играл, как никогда, — проговорила Елена Сергеевна, когда установилась полная тишина.

С изумлением и сожалением Сеня взглянул на учительницу. Неужели не поняла? Ему сделалось так неловко, будто он сказал неправду и ему поверили. Но она сразу же внесла ясность, печально проговорив:

— Вот видишь, что получается…

Она не стала договаривать. Зачем? И так все понятно. Силу в искусстве придают талант и труд. Вот так, в другой раз не будешь дураком.

Прежде чем сгореть от стыда, Сеня еще успел подумать:

«Музыка! За свое ли дело я взялся?..»

Музыкальное училище часто устраивало в госпиталях концерты для раненых. Сеня старался попасть на все концерты. Он все надеялся, что, услышав его фамилию, кто-нибудь вдруг спросит:

— Емельянов? Знаю я отважного майора медицинской службы Емельянову. Она вам, случайно, не сестра?

Маму всегда принимали за Сенину сестру — так она молодо выглядела. Да она и в самом деле молодая. Тридцать шесть лет.

Один летчик написал про нее стихотворение, которое заканчивалось так:

Она была хирургом и с этим летчиком часто летала на санитарном самолете в такие места, куда не было никакой другой дороги. Фамилия этого летчика была Ожгибесов. Он был очень молодой и стеснительный. Он часто краснел, но у него были такие румяные щеки, что это не очень бросалось в глаза. Мама звала его Сашей, он ее — Таисия Никитишна.

На каждом концерте в госпиталях, когда ведущий, объявляя номер, называл его фамилию, Сеня вглядывался в лица зрителей. «Сейчас, — думал он, — вот сейчас случится чудо». Но чуда не случалось. Сотни людей шумно аплодировали, но никто, ни один человек не встречал на фронте доктора Емельянову.

Сеня никому об этом не говорил, даже отцу. Асе сказал, вернее, она сама как-то разгадала эту его тайну. Он только рассказал про маму, какая она красивая и отважная. И фотографии показал. Еще дома он все их собрал и наклеил в альбом.

— Вот смотри, — говорил он, — вот это она для комсомольского билета снималась. А тут парашютная группа… Еще в медицинском институте.

— Летчик, — сказала Ася, — какой молоденький, совсем мальчишка.

— Это Ожгибесов. Такая фамилия. А мама, видишь, в самолет поднимается. Это я из газеты вырезал.