Леонид Волынский - Сквозь ночь

Вполне понятно, что для первого из таких массивов, для Сабуртало, был выбран (вернее, взят, выбирать тут особенно не приходится) кусок земли спокойного рельефа, одна из немногих горизонтальных площадок без резкого перепада уровней. На этой площадке разбили прямые широкие проспекты и улицы, вдоль которых поставили одновысотные, подровненные по ранжиру дома; их оштукатурили серым цементным набрызгом (цвет пыли).

В общем, получилось нечто лишь на первый взгляд современное (под цементным набрызгом скрыт кирпич; Сабуртало строили и продолжают пока строить «по кирпичику»). Нечто, может быть, и удобное для автомобилей и пешеходов, отвечающее средним нормам (густота застройки, освещенность и проч.), но безликое, чужеродное окрестному пейзажу, не связанное с местной архитектурной традицией.

Правда, во многих домах на Сабуртало подворотни сделаны в виде вытянутых кверху, чуть ли не в три этажа, полукруглых арок, наподобие аркатуры в древних церквах. Очевидно, по замыслу это должно придавать зданиям некоторую величественность и местный колорит. Первое, что я увидел в проеме такой арки, были вывернутые наизнанку штаны с развевающимися по ветру карманами. Войдя во двор, я обнаружил множество других штанов, рубах, разноцветных платьев и прочих сохнущих предметов. Все это живописно свисало там и сям со специальных устройств, приделанных к парапетам террас, — причем устройства были на диво разнообразны: угольники стальные, чугунные, алюминиевые, стационарные и выдвижные, с замысловатой системой веревок, тросиков, блоков, фаянсовых роликов и прочего. Бездна изобретательности; что поделаешь, если некоторые человеческие потребности вроде бы неизвестны строителям. Прачечных, сушилок и всего, что входит в так называемые «блоки бытового обслуживания», на Сабуртало покуда нет, и неизвестно, скоро ли будут. Нет еще поликлиники, библиотеки, нет кинотеатра, не хватает детских садов и яслей. Словом, застройка массива, выражаясь языком специальным, ведется некомплексно.

Что до террас — единственной дани «местным условиям», то жители массива обходятся с ними по-своему: они их стеклят, каждый на свой манер, в пределах своего разумения и возможностей. При весьма экономной внутренней планировке квартир никому не хочется осенью и зимой терять десять — двенадцать квадратных метров площади. Казалось бы, отчего не запроектировать сразу остекленные рамы, раздвижные или съемные, по крайней мере единообразные, чтобы не уродовать застройку? Так ли уж это дорого, недоступно? Слово для ответа предоставим тому же Витрувию: «Все это может быть с успехом осуществлено, когда архитектор не отвергает советов ни мастеров, ни обывателей». Добавлю для ясности, что Витрувий не вкладывал в понятие «обыватель» привычного нам отрицательного смысла. Для него обыватель — это попросту человек, которому придется жить в построенном доме, растить там детей и нянчить внуков.

Примеряя давние пожелания Витрувия к сегодняшнему размаху и методам управления современным жилищным строительством, приходишь к неожиданному выводу, что речь-то, в сущности, тут идет о так называемой «обратной связи».

Кибернетика называет обратной связью свойство, позволяющее регулировать будущее поведение прошлым выполнением приказов. Норберт Винер (один из первых теоретиков «науки управлять») дал понятию обратной связи такие примерно определения:

1. Управление на основе действительного выполнения приказов, а не ожидаемого их выполнения.

2. Регулирование будущего поведения прошлым выполнением приказов.

3. Использование прошлого опыта для регулирования всей линии поведения.

Эти определения приложимы ко всем видам разумной практической деятельности. Без нормально работающей обратной связи невозможно управлять даже собственными телодвижениями, а тем более действиями других людей или же целыми отраслями производства. Ребенок, тянущийся к горящей спичке, обжигается. В дальнейшем он «использует прошлый опыт для регулирования всей линии поведения» — то есть, попросту говоря, научается не совать руку в огонь. При нарушении обратной связи даже взрослые обжигались бы ежеминутно.

Мне кажется, в управлении сложными процессами современного жилищного строительства обратная связь не налажена или, по меньшей мере, налажена недостаточно в сравнении с другими отраслями промышленного производства. При небывалом количественном размахе и энергичных темпах строительства это приобретает самое серьезное значение. Чем выше скорость, тем быстрее и точнее должен действовать сидящий за рулем, тем яснее он должен видеть дорогу и все ее повороты.

В строительстве современного жилого массива или нового города любая частная, единичная ошибка или неточность решения неуклонно и быстро размножается путем стандартизации. А для избежания ошибок нужен прежде всего постоянный поток всесторонней, объективно точной информации «снизу вверх».

Чтобы разумно управлять строительством в масштабе страны, необходимо знать действительный уровень выполнения приказов, планов, распоряжений не только в метрах и рублях; надо знать, хороши или плохи построенные дома, уместны ли они в данном климате, удобны ли для житья, действительно ли экономичны, долговечны и т. д. и т. п.

«У нас, архитекторов, так получается — в наихудшем положении творческие работники. «Привязчики» — те, что нанизывают на генплан типовые дома, — план гонят, премии получают. Теоретики — тем лишь бы докторскую защитить, будут и деньги и положение. А проектантам вместе с уникальными сооружениями достаются одни синяки и шишки…»

Это сказал мне Ладо Месхишвили, один из активнейших молодых архитекторов Грузии, руководитель мастерской «Тбилгорпроекта», сдержанно-вежливый, с легкой походкой некабинетного человека и ранней сединой в густых волосах.

Мы побывали с ним во Дворце спорта, который он построил, и в летнем ресторане на берегу водохранилища, называемого здесь Тбилисским морем (теперь едва ли не каждый уважающий себя город не прочь иметь собственное море). Было ветрено и прохладно, сине-зеленая гладь вскипала барашками; было бы действительно похоже на море, если б не ощутимая замкнутость в чаше гор. Но — море ли, озеро ли — было свежо, легко дышалось и хорошо смотрелось с обращенной к воде полукруглой легкой террасы из металла и бетона. Природа свободно вливалась в здание через террасу, сквозь пояс широких окон. Месхишвили сказал, что именно в этом одна из существенных традиций грузинского зодчества, и напомнил о «Сачино» — дворце царицы Дареджан, жены Ираклия Второго. И правда, полукруглый висячий балкон-пояс и там обращен к водам Куры, к прибрежным скалам, к горе Мтацминда; внешнее сходство на этом кончается (прадедовский кирпич сменился бетоном, дерево — сталью, все стало несравненно проще, легче, воздушнее), но внутреннее сродство остается. Ладо говорит, что этот же принцип он частично положил в основу Дворца спорта; там тоже вездесущий бетон, стекло, металл, первый в Грузии сборный купол (пролет — семьдесят восемь метров) — словом, все вполне современно и в то же время очень, на мой взгляд, национально, хоть я и не мог бы на словах растолковать почему. Нет орнамента, лепки, украшений, ничего не заимствовано, не срисовано с древних памятников или старых гравюр; есть свой особенный ритм открытой аркады, есть музыка архитектуры, есть мелодия, родившаяся именно здесь, среди этих гор.