Александр Котов - Похищение Прозерпины [Рассказы гроссмейстера]

— Если не ошибаюсь, это шахматное кафе? — обратился он к контролеру.

— Нет… Это Центральный шахматный клуб, — смутившись, ответил тот.

Когда гость снял пальто, служащие переглянулись в изумлении — настолько необычен был его вид. Странный, очень странный пиджак был заметно ему велик; из большого воротника пелериной, словно птенец из гнезда, высовывались длинная шея и плоская голова с огромным носом.

Миновав просторную лестницу со старинной лепкой на потолке и стенах, гость попал в маленькую приемную, где на стенде красовались портреты восьми чемпионов мира, а в просторном шкафу были выставлены многочисленные трофеи и призы. Гость надолго прилип к стеклам шкафа, разглядывая большой золотой кубок — приз сильнейшей команде мира. Голова его склонилась набок от удовольствия.

В одном из простенков соседней комнаты сквозь открытую дверь он увидел большой портрет Чигорина. При взгляде на него в глазах гостя загорелся радостный свет, как при встрече со старым знакомым. Потом он перешел в увешанный картинами зал, освещенный огромными люстрами. Тут было пусто, только вдоль стен стояли полированные шахматные столики. Посетитель вышел в кулуары, и глаза его вновь заблестели: он нашел, наконец, то, что ему было нужно.

За шахматным столиком в глубокой задумчивости сидели два старичка. Молча и отрешенно глядели они на белые и черные деревянные фигурки, изредка осторожно передвигая одну из них на соседнюю клеточку. Пришелец на цыпочках, чтобы не мешать играющим, подошел к столику и осторожно присел на стул. Тотчас его большой нос начал медленно приближаться к шахматным фигуркам и вскоре повис посредине доски, как раз между двумя лагерями белых и черных армий. Увлеченные борьбой старички даже не заметили его прихода, и вскоре все трое застыли в молчаливой неподвижности.

Так прошло более часа. Партнеры закончили партию и, поменявшись цветами фигур, начали новую. Все это время наш гость просидел молча. Его голова с длинным носом, нелепая шея, торчащая из огромного воротника-пелерины, напоминали голову какой-то странной сумрачной птицы. Не мигая, смотрел он на черные и белые фигурки, провожая взором их передвижение.

Но вот он пошевелился, повернул плоскую голову, сунул руку в карман пиджака и вынул почерневший от времени портсигар. Раскрыв его, достал коричневыми от табака пальцами папиросу, зажал конец ее сморщенными губами и поднес зажженную спичку. Все это он проделал очень ловко; затем нос его вновь повис над доской. Теперь лишь густые клубы дыма над головой свидетельствовали о том, что он еще не уснул.

В этот момент за его спиной появился мужчина выше среднего роста, с седеющей головой и энергичными, быстрыми движениями. Заглянув сбоку в лицо курящего, он задал серию быстрых вопросов:

— Вы как, товарищ, вообще-то? А? Соображаете? Что это такое, я вас спрашиваю? Не-поря-док! Порядка-то нет?!

Пришелец медленно повернул голову, приподнялся со стула, выпустил изо рта дым так, чтобы не задеть никого струей, и тихо сказал:

— Пардон…

В этом грассирующем «пардон» было что-то необычное, остановившее на миг подошедшего мужчину; однако, преодолев смущение, он продолжал допрашивать странного гостя, размахивая возле его лица растопыренными пальцами.

— Это что? Папироса! А курить-то в клубе, что? Нельзя!

Гость неподвижно смотрел на говорящего, лишь изредка кивая головой.

— Пардон, — снова повторил он, не зная, куда девать зажженную папиросу. Его растерянность окончательно умилостивила блюстителя порядка, и он произнес уже с улыбкой, дружелюбно:

— Ну, если вам, так сказать… Можете курить в специальной комнате. Пойдемте, я вас провожу!

В курительной было человека три. Завидев седовласого мужчину, они перепугано спрятали за спину папиросы, но, сообразив, что здесь курить можно, жадно сделали несколько затяжек.

Гость посмотрел на своего спутника, приведшего в смущение стольких людей, спросил:

— Вы пожарный?

— Околоточный! — выпалил директор шахматного клуба. Странный посетитель ему явно нравился. Гость напоминал кого-то давно знакомого, кого он когда-то видел или о ком читал в книгах.

— Вы первый раз в клубе? — спросил директор после некоторого молчания.

— Да, я из другого города… с юга, — медленно объяснял посетитель. — Вышел на пенсию, совсем переехал в Москву. Спросил: где шахматное кафе? Дали адрес… И вот я здесь.

— Это не кафе, это Центральный шахматный клуб, — поправил директор.

— Странно… первый раз вижу, — продолжал гость, не обратив внимания на слова директора, — шахматное кафе — и нельзя курить!

Директор уставился в изумлении на собеседника.

— Вы что, вообще-то?.. — вернулся он к прежнему тону. — Кафе! Придумает тоже! Вы откуда сами-то? Как ваша фамилия?

— Извините, но фамилия моя вам ничего не скажет, — тем же спокойным тоном продолжал пришелец. — Если уж вы так настаиваете, меня зовут Марабу… Говорит вам это что-нибудь?

Брови директора поднялись в изумлении.

— Марабу?! Такой рассказ есть у Куприна…

— Вот, вот, — радостно закивал гость. — Я и есть один из героев этого рассказа.

— Но ведь это было давно, много лет назад? — не понимал директор.

— Я тогда был еще очень молод, — пояснил гость. — Мне даже не позволили сыграть в сеансе… Ну и шутку выкинул Александр Иванович! Гамбит Марабу! Конь бе-один, бе-три. Придумал тоже!

Гость кончил курить, коленчатой, как лапа марабу, рукой притушил окурок и сделал шаг к выходу. Директор провел его через полутемный коридор и открыл дверь в маленькую комнату, отделанную мореным дубом и обитую красной материей. Это была святая святых клуба — комната гроссмейстеров.

Директор и гость внимательно рассматривали друг друга. С каждой минутой директор все больше убеждался в меткости сравнения Куприна: перед ним сидела большая мрачная птица марабу, молчаливая и зловещая в своей неподвижности.

— Вы мне все-таки объясните, — послышался шершавый, тонкий голос Марабу, — как можно играть в шахматы и не курить?

— А почему один курящий должен портить жизнь десяти некурящим? — вопросом на вопрос ответил директор.

— Шахматист всегда курит. Это традиция.

— Традиция? А мы против такой традиции. Это неправда, что шахматист должен курить. У нас двадцать гроссмейстеров, а курят всего человек пять. Если все будут курить, что станет с клубом? Будет, как ваше кофе. Я помню, у Куприна недавно читал: «Едкий запах табачного дыма и скверного кофе… маленькая запущенная комната… пожелтевшие мраморные столики».

— Это ему после заграницы оно показалось таким мрачным. «После Англии, Италии, всего широкого, безграничного света и простора», — процитировал Марабу.