Лидия Компус - Два семестра

Затем все пошло своим чередом. Работяги отвечали бодро, равнодушные плелись потише. Новый текст читался толково, лишь под конец Вельда Саар нагнала на всех тоску. Эта здоровая и румяная девица читала на редкость расслабленным голосом.

Слова на доске писал Каллас, широколобый юноша, одолевавший науку так, как его деды одолевали каменистую землю. Продвигался не спеша, но уже в прошлом семестре все на курсе увидели его силу. И был в нем дух независимости: общая, довольно легкая настроенность аудитории никогда его не заражала. Сейчас ему было трудно записывать на слух, но он упорно писал, сам стирал написанное, сам правил — и только шея у него все больше краснела от напряжения.

Потом осталась еще та часть урока, которая называлась беседой, то есть попросту надо было заставить их вымолвить несколько слов по-русски. Сильвия Александровна предложила:

— Припомните что-нибудь, что недавно привлекло ваше внимание — вчера, позавчера или еще раньше. Интересная статья в газете, в журнале, интересная встреча... Вспомните, подумайте и расскажите.

Все послушно задумались и думали так долго, что стало ясно — ждут звонка. Пришлось обратиться к одному из покладистых лично:

— Начните вы.

— Хорошо, — откликнулся покладистый. — Я могу за всех сразу. У нас была очень интересная встреча с деканом, и мы узнали, что в колхоз поедем. — Кругом засмеялись. — А интереснее ничего не помню я.

— Так. Об этой встрече вы сказали за всех, теперь будем говорить на другие темы.

Каллас честно вышел на работу:

— Я читал про трех спутников Юпитера, но это очень трудно передавать, а интересно. Они имеют атмосферу...

Сильвия Александровна слушала, стараясь не сбить его поправками, зная по опыту, что это приведет к молчанию.

После Калласа рассказывали, вернее, скупо отмеряли по две-три фразы о спортивных состязаниях, о фильме «Новый Дели», о концерте Эрнесакса...

Алекс Ланге поделился своими опасениями, как бы машина не отбила хлеб у учителей:

— Если программу знаменитые педагоги составят, то все плохие должны поехать в болото или на пенсию. А я, наверно, стипендию не получу. Я читал, как одна умная машина... Ну, значит, студент много раз ошибся, а она ему ответила: «Идите домой, вы лентяй!..»

— Не говори страшного! — остановил его, под дружный смех, весельчак из первого ряда, где сидели отважные. — Я лучше про дельфинов расскажу или про тетю!.. Или наоборот!..

— Отлично, товарищ Томсон, — согласилась Сильвия Александровна, — рассказывайте о дельфинах.

— Нет, я сначала о тете. Это толстая женщина в розовом платье. А если она тетя, то у нее есть племянница...

— Или племянник.

— У нее племянница, и эта добрая тетя всегда защищает ее от врагов.

— От каких же врагов?

— От студентов, особенно от Лео Тейна... — Лео Тейн показал Томсону кулак. — Тетя боится, что кто-нибудь поцелует ее племянницу, она даже готова, пусть поцелуют ее, но только не дорогую племянницу...

В аудитории становилось все веселее. Сильвия Александровна с опаской поглядывала на длинную серьезную физиономию Томсона — куда его еще занесет?..

— А я знаю, чья это тетя! — фыркнул кто-то справа.

— Я тоже знаю! — фыркнули слева.

— Неправда, не моя! — бойко отозвалась Вельда Саар. — У моей нет розового платья!

Рассказ о тете рассмешил всех чрезмерно и не совсем естественно.

— Хватит, товарищ Томсон... Давайте уже о дельфинах.

— Я читал, что дельфины — это интеллектуалы. Они любят трудные задачи, они умнее обезьян. Играют в баскетбол, а в карты еще не играют, но, может быть, научатся, и тогда можно будет с ними перекинуться в бридж...

Каллас поморщился и сказал:

— У тебя не академический разговор... Это не смешно, что с дельфинами можно установить более разумный контакт, чем с обезьянами.

До звонка осталось четыре минуты.

— Расскажите и вы о чем-нибудь, — обратилась Сильвия Александровна к Тейну.

Четверть минуты продолжалось молчание, затем Тейн, развалившись на стуле, покривил губу и спросил:

— Зачем это?

— Чтобы научиться русскому языку.

— Благодарю вас, — протянул Тейн. — Я сейчас не расположен учиться... Как-то нет настроения.

Холодная наглость была не только в словах студента, но и в его позе, в голосе, в прищуренных глазах. Не помня себя от гнева, Сильвия Александровна бросила ему в лицо:

— Жаль! Очевидно, вы не из тех, с кем можно установить разумный контакт!..

Потом, после урока, Сильвия долго думала об умной машине. Что бы та сказала Тейну? Помягче, или порезче, или просто хватила бы его по уху какой-нибудь особой лопастью?..

11

Отъезд в колхоз был назначен на воскресенье. С пятницы уже не работалось, хотя Фаина несколько раз принималась за свои записи и раздумывала над тетрадью с пометками руководителя.

В эту же пятницу Фаина заговорила с Ксенией о Кае:

— Неужели ты не видишь, как у нас нехорошо? Кая на себя не похожа, мрачная, злая...

— Ревнует к Вельде, очень просто.

— Очень просто! — передразнила Фаина.

Ксения, закрыв книгу и держа палец между листами, писательски изрекла:

— Это кажется сложным, если брать отдельную жизнь, но вообще это закономерно: Лео Тейн изменяет — Кая Тармо злится.

— Ну и голова у тебя! На что ни взглянешь, все распадается на одинаковые серые кусочки.

— Далеко не все, есть вещи, которые не распадаются... — с неожиданной искренностью начала Ксения, но тут же перешла на иронический тон: — Современная серьезная мысль находит, что с самотеком в любви пора покончить. Женская особь должна записать себе по пунктам, какими интеллектуальными и моральными качествами обязан обладать избранник, потом посмотреть, кто подходит под эту анкету, и тогда уже полюбить его чистой девственной любовью!..

— Все можно повернуть на смешной лад...

— Опять-таки не все... Но к этому Тейну, по-моему, надо было приближаться, поглядывая в анкету. Кая ошиблась. Мой совет тебе, Фаина! Бди! Даже кандидаты наук бывают подонками!..

— Да ну тебя...

Фаина опять задумалась над той тетрадью, где Гатеев насажал галочек. За окном моросило, со скуки казалось, что моросит и в комнате. Стоит ли сейчас возиться с дипломной, ничего уже не успеешь до отъезда. Статьи все прочтены — по его списку, который она получила на кафедре, и, кстати, вернула ему прикарманенный карандашик...

Одна из статей его собственная. Упоминает в ней и о частушках. Пишет, что подделки, сочиненные по поводу той или иной «кампании», опошляют важные политические темы. Дидактизм и ходульность выдают халтурщиков с головой. Это вообще не фольклор, и, кроме жанра, в них нет ничего общего с народной частушкой...

Так-то так, а методология все же неясна. Чутьем отличать фольклор от не-фольклора?..