Борис Никольский - Белые шары, черные шары...

Как-то он сказал ей:

— Рита, нам надо серьезно поговорить…

Был поздний вечер, Сережка уже спал, они сидели вдвоем в полуосвещенной комнате. Каждый раз, когда Сережка погружался в сон, когда наконец они оставались наедине, возникала пауза, молчаливое замешательство. Маленькая Ритина рука лежала на столе, рядом с рукой Решетникова. Ее ногти были коротко острижены, на указательном пальце виднелся небольшой шрам — след ожога. Решетников молча накрыл ее руку своей ладонью. Рука была теплой, он гладил ее, и Рита отвечала на его ласку легким движением пальцев. Тогда-то у него и вырвалась эта фраза:

— Рита, нам надо серьезно поговорить…

Рита сразу — словно он спугнул ее — убрала руку и засмеялась:

— Боже мой, Митя, ты неисправим! У тебя такое лицо, будто ты хочешь сделать мне предложение!

— А что, разве это было бы так уж удивительно?

— Нет, почему. Только не считай, что ты меня осчастливишь. Я не из тех женщин, кто умирает от счастья при слове «загс».

— По-моему, этого слова еще никто не произносил, — сердито сказал Решетников.

— Ага, задело! — опять засмеялась Рита. — Вот видишь, Митя, какой дурной у меня характер. И давай не будем торопить события. Пусть все идет так, как идет.

Так ничем и закончилась эта попытка Решетникова завести серьезный разговор. Что ж, пусть все идет так, как идет…

…Рита появилась в лаборатории на другой день после возвращения с конференции. Утром, едва Решетников устроился за своим столом, едва начал работать, как кто-то подошел сзади и закрыл ладонями ему глаза.

— Рита! — сразу угадал он.

Давно он не видел ее такой оживленной и веселой. Она словно забыла об их размолвке, словно забыла, что уехала даже не простившись с ним. И Решетников был рад, ему тоже вовсе не хотелось вспоминать об этом.

Рита вся еще была во власти впечатлений от поездки, от своего выступления на конференции, от новых знакомств и встреч. Ею еще владело радостное, праздничное возбуждение, желание немедленно излить свои переживания, и Решетников хорошо понимал ее — это был едва ли не первый ее самостоятельный доклад на большой конференции перед чужими людьми, перед иностранными гостями, перед учеными, кого до сих пор она знала лишь по статьям да упоминаниям в отчетах о научных дискуссиях. Решетников помнил, каким событием для него самого была поездка на первый в его жизни симпозиум, как волновался он перед своим выступлением…

— Между прочим, я даже не ожидала, что будет столько народу, когда делала доклад, — рассказывала Рита. — И вопросов поднакидали. Ну ничего, я довольно бодро отвечала. Правда, один товарищ такой дотошный попался, докопался-таки, добрался до ахиллесовой пяты в моем сообщении, впрочем не пяты, а этакой крошечной пяточки — так будет точнее. Пришлось сказать, что тут мы еще не можем утверждать свои выводы с достаточной определенностью… В общем, все закончилось благополучно, даже сам Боровиков потом меня поздравил и так шутя, шутя, а поинтересовался, не хочу ли я после защиты перебраться к ним в Сибирь. Мол, им очень нужны перспективные, молодые, энергичные кадры. Вот видите, я, оказывается, молодой, энергичный кадр, а вы меня здесь не цените…

— Ну что ты, Риточка, кто же тебя не ценит! — пропел только что появившийся Саша Лейбович. — Может быть, этот гадкий Решетников? Так ты не обращай на него внимания…

— Ладно, раз цените, тогда так и быть скажу: Боровиков и о вашей лаборатории очень хорошо отзывался. И о тебе, Лейбович, и о Решетникове, и — язык даже не поворачивается — о Новожилове. Я и не подозревала, что со всех сторон меня окружают сплошные таланты…

— Вот видишь, как полезно ездить на конференции, — сказал Лейбович. — А то сидишь здесь в темноте беспросветной, ничего не знаешь. Риточка, ты повтори, пожалуйста, что Боровиков сказал, мы запишем и потом высечем на стене института золотыми буквами…

— Фу, Лейбович, противный, — смеясь, сказала Рита. — Надо было самому съездить и послушать. Вообще, жаль, ребята, что никто из вас там не был. А меня, между прочим, не только Боровиков хвалил, ко мне потом еще многие подходили, говорили…

— Риточка, ты у нас такая нарядная и красивая, что было бы странно, если бы эти облысевшие в научных сражениях субъекты не летели к тебе, как мотыльки на огонь… — сказал Лейбович.

— Фу-фу, нельзя так низко падать даже из чувства зависти, — сказала Рита. — Какие вы, мужики, все-таки эгоисты и циники! Просто диву даешься!

А Решетников вдруг испытал укол ревности. Рита рассказывала о заключительном банкете, о поездке на экскурсию в Суздаль, о каком-то чехе, который тоже интересовался ее работой, о реактивах, которые обещал ей добыть некий кандидат наук, и Решетников видел, что она еще продолжает жить в атмосфере этой конференции, что она радуется, словно ребенок, впервые попавший на праздник взрослых, что ей доставляет наслаждение ощущать себя равной с известными учеными, ощущать их интерес к себе…

Позже, когда они остались вдвоем, она сказала:

— Знаешь, Митя, мне было очень приятно слышать хорошие отзывы о тебе. Мне хочется, чтобы и ты мог мной гордиться. И я добьюсь этого, обязательно добьюсь, слышишь?

Какое-то странное упорство, непонятная Решетникову настойчивость звучали в ее голосе, когда она произносила эти слова: «Я добьюсь». Словно она спорила с кем-то.

— Ты почему молчишь? Ты не веришь?

— Верю, — сказал Решетников.

Она была слишком погружена в свои переживания, и он не стал сейчас рассказывать ей о результатах своих опытов, о выводах, к которым он пришел, не стал рассказывать, как звонил ей на работу. Он решил, что сделает это позже. Все равно острота первого момента, когда он чувствовал необходимость тут же поделиться своими сомнениями, уже прошла.

А Рита все никак не могла расстаться с воспоминаниями о конференции. Новые и новые подробности всплывали в ее памяти, и она торопилась рассказать о них Решетникову.

— Да, между прочим! — вдруг спохватилась она. — Нас же даже телевидение снимало! В субботу, говорят, будут показывать. Мы с Сережкой даже думаем: не ускорить ли ради такого события приобретение телевизора? А что, купим в кредит. Так что будь готов — тебе предназначается роль главного консультанта…

Днем, в субботу, Решетников приехал к Рите — помочь выбрать телевизор. Больше всех, конечно, волновался Сережка — до сих пор ему приходилось довольствоваться лишь пересказами телевизионных передач, а пересказов этих, как можно было догадаться, у них в школе на переменах велось более чем достаточно. Да и мысль о том, что он увидит на экране свою маму, будоражила его, не давала ему покоя.

Они совсем было уже собрались идти в магазин, когда Рита вдруг спохватилась: