Галина Николаева - «Гибель командарма» и другие рассказы

По краям зияющих окон вились маленькие темно-красные розы на цепких стеблях, переплетаясь с лепными виноградными гроздьями карнизов.

Красота здания торжествовала над разрушением и была такой же вечной, как небо, летящее над его крышей, как зелень, оплетающая его стены.

Валька поднялась на второй этаж и побежала по пустынным комнатам.

В пробоины стен виднелись снежные вершины, и комнаты казались повисшими в воздухе. Вспугнутые воробьи кружились под потолком.

В уцелевшей части здания помещалась бухгалтерия продотдела.

Бухгалтерша Клавдия Петровна, запрокинув длинное лицо и прикрывая глаза серыми веками, «интересничала» с лысым гнилозубым агентом снабжения. Ее серые веки над выпуклыми глазами всегда напоминали Вальке тех кур, которых в кухне ощипывали для диетных больных.

— Мой муж был музыкант, а я бухгалтерша — такая игра природы, представьте себе! — говорила бухгалтерша, выгнув тощее тело и обеими руками поправляя волосы на затылке.

Валька фыркнула. Она никогда не кокетничала. С хорошими мужчинами не кокетничала, потому что их уважала, с плохими — потому что их презирала, а с теми, кто был ни то ни се, — потому что их не замечала. Кокетливых женщин она не понимала…

Она фыркнула еще раз, засунула руки в карманы и сказала нахально и весело:

— Скажите на милость, какие тут Цезарь и Клеопатра!

Историю о Цезаре и Клеопатре Валька прочитала вчера вечером. Она очень любила всякие новые слова и моментально «обезьянничала» их. Теперь она была рада случаю употребить новое слово и щегольнуть своей редкой осведомленностью:

— Клеопатра Петровна, почему вы не выписали вчера мед для Гришина?

— Я вам уже сказала, что ничего не буду выписывать после трех часов.

— А я вам уже сказала, что вы будете выписывать тогда, когда это надо тяжелым больным.

— Что вы тут командуете? Что вы из себя воображаете? Мне вздохнуть некогда.

— Интересничать вам есть когда.

— Это не ваше дело!

— Как это не мое дело, если у меня Гришин остался без меду?

Валька ругалась с великим азартом и аппетитом. За месяц диетной работы у нее выработался «ругательный рефлекс», а с бухгалтершей она ругалась особенно охотно, потому что не любила ее за лень и равнодушие к больным.

Если день проходил мирно и Валькин запал оставался неизрасходованным, она думала: «Чего это мне нынче не по себе? Словно недостает чего-то… Сходить разве в продотдел поругаться с бухгалтершей?..»

Поругавшись всласть и раздобыв меду, Валька отправилась в третье отделение.

По дороге ее нагнал лейтенант Вано и сказал ей с сильным грузинским акцентом:

— Валечка! Почему вы всегда бегаешь, Валечка? Вы даже не видишь, какой кругом красота!

У Вано были очень длинные, смуглые руки, которыми он энергично размахивал, помогая себе при затруднениях в разговоре.

Он улыбался, и улыбка его, как круги по воде, постепенно расходилась по всему лицу. Сперва дрогнули и смешно сморщились уголки губ, потом открылся сплошной ряд белых зубов, и широкая улыбка залила все лицо так, что даже уши отодвинулись куда-то к затылку.

Валька очень нравилась Вано.

Внимательная к больным, быстрая, строгая, всегда озабоченная девочка в стоптанных тапочках умиляла Вано и напоминала ему его сестер. Ему хотелось заставить ее улыбнуться, отдохнуть, хотелось купить ей новые тапочки и сделать для нее что-то доброе — благодарное, бескорыстное.

Перед сном Вано вел с Валькой длинные воображаемые разговоры.

Мысленно он говорил с Валькой по-грузински, и слова у него были возвышенные и значительные, но стоило ему заговорить с ней в действительности, как слова выворачивались наизнанку и все сказанное получалось таким смешным и глуповатым, что Вано сам замечал это, очень удивлялся и огорчался.

— Валечка! — говорил Вано. — Посмотри, какой кругом горы, какой небо. Я прошу вас, обратите ваше внимание, Валечка!

— Не машите руками! — сказала Валька строго. — И вообще идите в свою палату.

Валька торопилась к себе составлять меню.

Валька жила при кухне, в комнате, которую по старой памяти повара величали «гарманжа».

От бывшей «гарманжи» в комнате остался испорченный холодильный шкаф, в котором Валька держала свои немудрые пожитки. Кроме шкафа здесь стояла кровать, стол, три стула и шикарное плетеное кресло на трех ногах. Валька уселась в кресло. Было ровно двенадцать часов, и повара стали собираться «на меню».

Сперва пришел молчаливый и сердитый Василий Васильевич, потом появилась веселая Вера, сверкая серьгами и шурша шелковым платьем, и последним пришел шеф-повар третьего отделения Афанасий Лукич, бритый, полный, похожий не то на актера, не то на профессора.

Афанасий Лукич когда-то работал в лучших ресторанах Тбилиси и к гуляшам с кашей относился с тоской и пренебрежением. Составление меню — это было самое ответственное дело в работе госпитального пищеблока. В течение двух месяцев на складе был один и тот же неизменный ассортимент продуктов — пшено, перловка, картофель, жиры и мясо, и количество этих продуктов в день было строго нормировано. Из этих продуктов надо было ухитриться скомбинировать пять различных блюд на день и, кроме того, надо было менять меню ежедневно. Это была задача посложнее шахматных.

— Три пешки, конь и офицер. Мат в три хода! — сказала Валя.

— Я извиняюсь, сегодня появился ферзь, мы получили манку. Шестьдесят грамм на день, — галантно возразил Афанасий Лукич.

Через час Валька сказала:

— Шах королю! Ясно все, за исключением сладкого. Яблоки, яблоки и яблоки! Три недели подряд одни яблоки! Это же с ума сойти!

— Из яблок можно сделать «ренет-алье-бокель», — мечтательно сказал Афанасий Лукич. — Середина вынимается и заполняется ликером. Яблоки запекают в песочном тесте.

Василий Васильевич вытянул черепашью шею и блеснул глазками.

— Сварить яблочный компот, и никаких гвоздей.

Валька тряхнула головой.

— Тысячу раз яблочный компот.

Вера улыбнулась.

— Ведь у нас теперь есть манка. Можно сделать яблочный мусс.

— Манку мы израсходовали на кашу к завтраку, — возразил Афанасий Лукич.

— Идея! — сказала Валька. — Верочка, тебе премия! Пятнадцать — двадцать грамм манки возьмем на мусс, а из сорока грамм сделаем кашу к завтраку.

Шея Василия Васильевича так непомерно вытянулась, что Валька подумала: «Батюшки! Откуда она у него берется и где держится».

— Ха! Каша из сорока грамм! Я интересуюсь, сколько же каши можно сварить! Одну столовую ложку каши.

Валька ответила:

— Из сорока грамм можно сварить двести грамм каши средней густоты.

— Ха! Это вы можете, а мы еще до этого не доучились. Мы еще молоды. Поучите нас варить двести грамм каши из сорока грамм манки.