Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

— Не справлюсь, не сумею! — упиралась девушка, но Настя настояла, и кончилось тем, что Клава громогласно пообещала собранию, «засучив рукава», взяться за дело.

Тогда посыпались пожелания быть поумереннее, не особенно усердствовать с ее рабоче-крестьянской хваткой.

— Голоснули? Теперь на себя пеняйте! — приподнявшись из-за стола, погрозила выбранная Клава.

Настя подождала, пока все разойдутся, посидела одна в аудитории за учительским столом вся еще во власти своего первого комсомольского собрания.

В вестибюле рассерженная гардеробщица окликнула девушку: ее пальто одиноко висело на вешалке.

Настя извинилась, надела пальто, но ноги сами повернули обратно к заветной комнате на первом этаже с надписью: «Бюро ячейки КИМа».

Она толкнула дверь почти без надежды застать Дашу, а так хотелось именно с ней обговорить свои впечатления. Дверь подалась, и Анастасию встретил радостный возглас секретаря:

— А-а-а, милости прошу. А я боялась, не заглянешь!

Настя села. На столе перед Дашей горела настольная лампа под зеленым колпаком и лежали какие-то бумаги.

— Сижу, бьюсь над планом работы. В райкоме отчет требуют.

— Это не к спеху?

— Нет, нет, я же сказала, что ждала тебя. Ну, рассказывай!

Они посмотрели друг на друга, заранее предчувствуя обоюдное удовольствие от предстоящего разговора.

Настя с увлечением принялась излагать, по каким признакам характера она старалась распределить общественную работу между комсомольцами.

— Ты молодец, умница, — слушая девушку, поддакивала Даша. — Тебе помогли твои литературные способности: наблюдательность и прочее. Теперь реши: права я или не права? Днем произошел у меня неприятный разговор с директором училища. Он требует от нас, я считаю, невозможного: учета всех прогулов и опозданий. Комсомольское мнение вокруг подобных фактов мы обязаны и, понятно, будем создавать. Но я категорически против административной работы!

Она замолчала и выжидательно смотрела на Настю. Неторопливыми движениями Даша принялась разбирать в ящике стола бумаги. На лбу между бровями легла морщинка, сразу придав ее лицу выражение строгости.

— Я вижу, ты колеблешься, — заговорила Даша, — но запомни: кем бы и где бы ты ни работала — гражданское мужество должно оставаться при тебе! А ты собираешься служить литературе. Там с чужого голоса много не напоешь. Чириканье получится.

«Она сидела, разинув рот, и внимала ей. Это происходило потому, что она еще мало задумывалась о высоких материях...» — словно о ком-то постороннем подумала о себе Настя.

— Ты что пишешь сейчас? — спросила Даша и, не дав ей ответить, продолжала: — Одним словом, я поверила в тебя! И мне, старой брюзге, — а я иногда бываю такой — не терпится выложить тебе одно замечание. Наивность — вещь хорошая, но... мужай, Настя, быстрее. И вот еще что: создается журнал под названием «Фронт фабзавучника», при нем будет литературное объединение. Тебе не помешает, кроме нашего кружка, посещать и его. В журнал оформляется на работу мой приятель по институту. Он тебе поможет там прижиться, я позвоню ему.

— Спасибо, Даша, я обязательно пойду туда! — отвечала Настя.

Ребята любили учебную практику. Чего стоило уже само помещение цеха с высоченным потолком и ни с чем не сравнимым запахом стальных опилок.

Пусть они еще только-только постигали азы избранной профессии, но сам процесс обучения, напильники в руках, на которых уже затвердели мозоли, вызывал чувство гордости в душе. Такой рукой не стыдно было поздороваться с бывалым заводским человеком и с чувством превосходства коснуться гладенькой ладони какой-нибудь неженки!

Учебный цех для Насти сделался еще дороже и необходимее после вчерашнего утра, когда Коптев донес до общежития ее тяжелую корзинку.

На следующий день Настя увидела Федора в цехе во главе бригады монтажников. На правах старого знакомого он помахал ей издалека рукой в брезентовой рукавице.

Монтажники устанавливали небольшие станочки в противоположной от слесарных верстаков половине цеха. На этих станках предстояло обучение не одному поколению токарей.

Темно-синие комбинезоны монтажников придавали парням некоторую неуклюжесть, но очень скоро приобрели в глазах Насти необъяснимую привлекательность.

Не раз и не два за день взгляд Насти встречался со взглядом Федора, и тогда Настиным щекам почему-то становилось жарко.

В этот день после окончания литературного кружка Коптев устроил как-то так, что, кроме него, никто не поехал провожать Настю.

Клава, от которой у Насти не было секретов, расценила это как первый шаг к серьезному ухаживанию и настоятельно советовала пригласить парня в дом, чтобы показать его сестре с зятем.

— Ни к чему это, успеется, — отозвалась Настя и больше разговора об этом не заводила.

Случайные встречи на территории завода, в стенах учебного комбината, проводы раз в неделю с разговорами, напоминающими продолжение литературного кружка, — вот все, что связывало Настю с Коптевым.

Тогда зачем же Федор отбил ее от всех парней, а сам даже в кино ни разу не пригласил, и неизвестно, где и с кем проходили его свободные вечера?

Настя начинала теряться в догадках. Гордость ее восставала. Она отлично доедет домой в одиночестве или почему бы не с Володей Ивлевым, сотрудником газеты, явно неравнодушным к ней?

Как-то тогда поведет себя бригадир монтажников?

Когда Настя, бывало, мечтала о своей первой любви, ей все представлялось иначе.

Сейчас у нее складывалось все не так. Стоило ей увидеть Коптева, она вспыхивала, а он хоть бы что: здоровался, осведомлялся о жизни. Заводил разговор на посторонние темы. Откуда ни возьмись набегал на них очередной его знакомый, звал куда-то.

«Куда ты, постой, вглядись в меня, неужели ты ничего не замечаешь?» — хотелось крикнуть ему вдогонку.

Откуда свалилось на нее это наваждение, когда и почему так быстро? Не в тот ли день на тропинке около общежития?

Безусловно одно: с ним интересно, человек он начитанный. Жаль только, что после однажды вынесенной на обсуждение литкружковцев зарисовки о монтажниках Федор больше ничего не писал, ссылаясь на лень и на неписучее настроение.

Настя удивлялась: почему так? Она писала даже на уроках.

Ее рассказы в стенгазете всегда собирали массу любопытных читателей, а один фельетон без ведома Насти перепечатала многотиражка.

В обеденный перерыв того памятного дня секретарь учебной части разыскала Воронцову в столовой.

— Вас просят позвонить в редакцию по двадцать второму номеру. С утра названивают.

— Сегодняшнюю газету видели? Свой фельетон читали? — спросил знакомый голос Володи Ивлева. — У нас уже имеются на него положительные отзывы рабочих. Поздравляю!