Вера Щербакова - Февраль - кривые дороги

— По совести рассудить, Миша недурной человек, добрый, заботливый, — устав от молчания, шептала Насте мать. — Мне ведь его тоже жалко... Господи, скольких людей война поизуродовала!

Стукнула входная дверь (Ксения Николаевна предусмотрительно держала ее незапертой допоздна), раздались неверные шаги по коридорчику, и на пороге комнаты появился Михаил. Он был в опорках на босу ногу, в чужих брюках, засаленном кургузом пиджачишке без единой пуговицы.

В глаза бросилась его голая, без рубашки, грудь, поросшая черными густыми волосами. В полуседых вьющихся волосах на голове, грязных и спутанных, торчали клочки бумаги, сухие листья.

Но всего неприятнее было опухшее, багровое, с кровяными подтеками и бессмысленным, опустошенным взглядом лицо.

Несколько мгновений все смотрели на него с испугом.

Потом Мария стремительно встала.

— Ну, отгулял или не совсем еще? — гневно обратилась она к мужу, заперев за ним дверь. — Помнишь, я уговаривала тебя полечиться? Ты не согласился. Теперь разговор у меня короткий: в Хотьковской лечебнице я забронировала за тобой койку. Через час будешь там.

Не разлепляя спекшихся губ, Михаил застонал, затравленно оглянулся на запертую дверь.

— Михаил, опомнись, — прикрикнула на него Мария, — подлечишься, а там подумаем, как будем жить дальше... Я не враг тебе, давай собирайся, — добавила она, заметив, как осмыслялось при ее словах лицо мужа.

— Скрытная стала наша Мария, очень скрытная, все в себе, в одиночку таит, — грустно заметила Ксения Николаевна, когда старшая дочь, кое-как приодев мужа, повезла его в лечебницу. — Боюсь я в ней этой скрытности, — продолжала мать, — не к добру она может привести...

В эти нелегкие для Марии дни, она старалась держать себя так, будто ничего не случилось в ее жизни. И это, к ее собственному удивлению, ей вполне удавалось. А давно ли огласка о запивающем муже представлялась Марии почти трагедией. Но вот произошло неизбежное, и, оказалось, ничего страшного...

У окружающих ее людей, чьим мнением она дорожила, вполне хватало деликатности и такта, чтобы не напоминать ей о случившемся... А если бы и напомнили, она сумела бы резко оборвать каждого — такую решимость она чувствовала в себе!

Что же касалось уважения к ней в цехе, то оно не только не поколебалось, а как будто даже возросло, чему, очевидно, способствовало ее неизменное спокойствие и ровная требовательность.

Мария испытывала в эти дни нечто похожее на чувство облегчения — ведь наконец отпала мучительно тяготившая ее необходимость во что бы то ни стало скрывать их семейное несчастье.

«Значит, что же — развод?» — с тоской спрашивала себя Мария, без конца переворачивая свои невеселые думы. — А что станется с Михаилом, не пропадет ли он совсем без моей поддержки, без семьи? Не знаю, пока ничего не знаю. Я потрясена и унижена до того, что неспособна ни на какое решение. Буду ждать, что покажет время».

Минула неделя, вторая, в доме ни разу не упоминалось имя Михаила, будто его никогда и не было с ними.

— Лопнуло мое терпение, мама, я ожесточилась! — сказала Мария однажды матери в ответ на ее осторожные намеки о том, что, дескать, не пора ли проведать Михаила в больнице... — Может, и пора, да видеть я его пока не могу. Опостылела мне роль утешительницы после его запоев... Как хочешь, так и суди меня!

— Что ты, Манечка, — всполошилась мать, — я не судья тебе. Разве я не понимаю...

В поблекших глазах матери дрожали слезинки, а набрякшие руки ее нервно теребили фартук. У Марии что-то дрогнуло в душе. За своим горем она не замечала переживаний матери.

— Ты вот что, мама, не очень-то горюй по всякому поводу, — ласково заговорила она. — Я, как ты знаешь, не тростинка, не сломаюсь. Очень даже могу постоять за себя. Надеюсь, ты не разуверилась во мне?

— Ну что ты. Дай-ка я тебя поцелую в темячко, хранительница ты моя!

— Поцелуй! — улыбаясь, разрешила Мария, взяв руку матери в свою. — Спасибо, мама, что ты живешь у меня, мне бы без тебя было трудно.

Ксения Николаевна просияла вся.

— И я так, грешница, думаю. Я тебе нужнее, чем Настеньке...

Поехать к мужу Мария принудила себя по истечении третьей недели. Все чувства ее молчали: ожесточение поприутихло, но и жалости к нему не было. Она знала одно: ему не в чем упрекнуть ее и не за что осудить: в том, что случилось с ним, виноват он один.

В полученном от него коротеньком письме: «Жив, здоров, верю, что вернусь отсюда человеком», — ни единой просьбы, ни малейшей жалобы.

— Ах, забубенная головушка! — проговорила Ксения Николаевна, выслушав прочитанное вслух дочерью письмо. — Кланяйся ему там от меня, скажи — соскучилась старая...

Они встретились в больничном коридоре, Мария протянула ему руку — единственное, на что она была способна сейчас, он понял и огорчился. Михаил выглядел таким же, как всегда, только разве чисто выбритое лицо его было моложавее, да во взгляде появилось что-то виновато-жалкое.

— Здравствуй, вот не ожидал! — поспешно-радостно заговорил он, но тут же поправился. — Нет, ожидал... ходил гулять чуть ли не до самого автобуса!

На нем была серая больничная пижама, растоптанные шлепанцы, что, по всей видимости, угнетало Михаила. Вокруг сновали больные, кто в халатах, кто в таких же, как он, пижамах, проявляли повышенный интерес к Марии.

— Давай отойдем вон туда в уголок, — предложил Михаил, показывая на двухместный диванчик. — Ну, рассказывай, как вы там, здоровы?

Мария передала ему сверток с едой, от которого он стал отказываться, но она настояла.

— Здоровы. Мама велела кланяться тебе и сказать, что скучает...

Глаза Михаила робко спросили: «А ты?» Но Мария не сочла нужным ответить. Лица больных, в большинстве своем тупые и вялые, начинали угнетать ее. «Ну и в компаньицу же ты попал!» — так и подмывало ее сказать мужу.

— Тебе нельзя снова выйти на улицу? — спросила она у него.

Михаил вспыхнул, вскочил с места.

— Извини, не догадался. Ты ступай, а я быстро оденусь.

У крыльца Мария столкнулась с человеком в белом халате, выглядывавшем из-под пальто. Она узнала в нем врача, который принимал мужа, поздоровалась.

— Доктор, пожалуйста, на несколько слов... Я о Михаиле Карпове, как он? Есть надежда?

В эту минуту появился на крыльце Михаил, но, увидев жену с лечащим врачом, остановился поодаль.

— Источники надежды вечны, — вполушутку, вполусерьез отвечал на вопрос доктор. — В данном случае пациент не из тяжелых. Знаете что, у меня имеется к вам предложение. Позвольте вашему мужу задержаться у нас месяцев на семь-восемь. Я намерен поручить ему одно дельце: наладить с персоналом лечебницы художественную самодеятельность.

— Как, работать здесь? — удивилась Мария.