Александр Толстиков - Охотничьи были

Но вот дорожка начинает подниматься в гору, покрытую густым ельником. Тропинка на подъеме пересечена корнями деревьев и выбоинами. Приходится слезть. Зато как хорошо нестись вниз по пологому склону, когда свежий ветер обдувает лицо и упирается в грудь!

Через час я приехал в Малиновку. Оставив велосипед у знакомого, сразу же отправился с его сынишкой к заветной реке. В воображении она рисовалась широкой, быстрой, с прозрачной холодной водой, окаймленной густым вековым лесом. Мой проводник вел меня куда-то под гору, в самую чащу леса. Вскоре среди хвойных деревьев стали попадаться ива, ольха. Мы прошли еще с полкилометра сквозь чащу, когда идущий впереди парнишка раздвинул кусты и, повернув ко мне веснушчатое, с облупленным от солнца носом лицо, торжественно сказал:

— Ну, дяденька, вот и река!

Я невольно подался вперед, забыв об осторожности, за что получил удар веткой по носу. Вместо ожидаемой реки я увидел впереди еще более густые кусты.

С недоумением спрашиваю:

— Где же река?

Парнишка смеется заливистым, звонким смехом и указывает себе под ноги:

— Вот она!

Под ногами небольшой ручеек шириной метра полтора. Он проложил себе путь среди густых зарослей ивняка и ольхи. Глубина его не больше полутора метров. Сквозь кристально чистую воду на дне четко видны галька и плитки песчаника, а между ними замысловатые трубочки ручейника.

— Скажи, пожалуйста, а здесь, кроме ручейников, есть еще какая-нибудь рыба? — осторожно, но не без ехидства, спрашиваю я мальчишку.

Оставив вопрос без ответа, «проводник» сворачивает в сторону и направляется по течению речки. Я следую за ним.

Метров через двести ольховник поредел, и мы вышли на край небольшого обрыва. Здесь ширина речки была около шести метров; на этом месте образовался небольшой, но довольно глубокий омут. Ниже, метрах в двадцати, речка опять суживалась и круто поворачивала вправо, встретив на своем пути крутой каменистый обрыв, живописно поросший на вершине молодыми елками. Я взглянул вниз. Несмотря на приличную глубину, на дне можно было различить любой предмет.

— Смотри, дяденька, хариус!

Какая-то рыба стрелой пронеслась и исчезла в корнях лежавшей на дне ели. Темные, поросшие водорослями, они напоминали щупальцы большого осьминога, медленно покачивающиеся от пробегающих по ним струй. Я внимательно присмотрелся — и почувствовал, как по телу пробежала нервная дрожь. Между плитами песчаника, на дне, под обрывом стояло несколько крупных рыб. Сверху они казались темными, хорошо был виден большой красивый спинной плавник, грудные, коричневатого цвета, едва-едва шевелились.

Быстро сняв с плеча рюкзак, достал коробок с мухами. Размотал леску, водрузил на крючок одну из пленниц, сделал замах — и вдруг почувствовал, как кто-то сзади крепко схватил леску. Оказывается, крючок зацепился за ближайшую ветку. Мой спутник взглянул на меня и рассмеялся. Проклиная все на свете, с большим трудом я нагнул деревце и освободил крючок. Нет, не надо нервничать. Иначе ловля пропала.

Как назло, мальчишка, очевидно, решил, будто я вообще не умею забрасывать, и начал меня инструктировать, да так подробно, что у меня кулаки сжались. Все же я его выслушал. Делаю заброс — все, кажется, в порядке. Но оказывается, пока он давал мне «урок» по технике заброса, рыбы куда-то исчезли. И только один хариус, видимо, наиболее любопытный, стоял около небольшого камня на дне водоема. Муха быстро плыла в его направлении, сердце у меня тревожно сжималось. Сейчас… сейчас стремительный бросок, резкая поклевка, подсечка — и первый хариус будет трепетать в корзине с мокрой травой. Муха, гонимая течением, подплыла к самому носу рыбы, скользнула по ее спине и поплыла дальше. Стоя на краю водоема, я десятки раз закидывал леску, но всякий раз упрямец отказывался взять наживу. Мы решили, что этот экземпляр или страдает заболеванием желудка, или слишком уж церемонный.

Мой проводник, посидев со мной час-полтора, сладко зевнул и, сказав, что ему нужно идти домой «пособить маме полить в огороде», исчез. Оставшись один, я еще несколько раз испытал терпение — свое и рыбы, — пока хариус, которому, должно быть, надоело дразнить меня, не скрылся под корнями в глубине омута. Долго я ломал голову над вопросом: почему рыба не берет муху?

Вдруг что-то больно ужалило меня в шею. Судорожно схватив рукой место укуса, я поймал небольшого овода. Безжалостно оторвал ему голову и бросил его в воду, бесцельно провожая взглядом. Овод проплыл уже метров десять и казался маленьким пятнышком, как вдруг я услышал плеск и большой круг разошелся по воде. Овода не было. Повторить опыт! Беру муху и бросаю ее в воду. И опять почти в том же месте разошлись круги, блеснула серебристая чешуя крупной рыбы. Значит, мухи съедобны и рыба хватает их жадно! Так в чем же причина неудачи?

Отцепив грузило и поплавок, насаживаю большую муху на крючок и пускаю ее плавом. Не клюет.

Жара становилась нестерпимой, клева не было; начинало сосать под ложечкой. Ныла рука, утомленная частыми забросами удочки. Терпению приходил конец. Спустившись вниз к ручью, умылся до пояса, зачерпнул в котелок чистой воды (в тот самый котелок, где должна была вариться жирная уха), расположился на краю обрыва, начал подкрепляться. Подкрепившись, я почувствовал усталость, накопившуюся за целое утро. Положил голову на телогрейку и, вероятно, уснул, так как пришел в себя от ударов в лицо тяжелых капель. Капли сбегали за ворот. Это было неприятно. Небо закрыла черная туча, лил дружный дождь. Над головой полоснула ослепительная молния, прокатился мощный раскат грома.

Первой мыслью было — бежать в деревню, но, взглянув на взрябленную брызгами дождя воду, я вдруг увидел, как по ней расходится большой круг. «А не попробовать ли?» — Делаю заброс — и не успело насекомое коснуться поверхности, пенящейся пузырями, как из глубины вылетела рыба и, буквально на лету поймав муху, подсеклась на крючке. Я дернул на себя удилище с такой силой, будто на крючке висел пудовый сом. Леса с визгом устремилась вверх, рыба оторвалась от крючка и, взлетев высоко в воздух, упала в кусты. Бросаюсь туда. После коротких поисков нахожу в мокрой траве небольшую серебристую рыбку, беспомощно бьющую хвостом по земле. Как реликвию бережно укладываю добычу в корзину. «Добыча» была чуть побольше указательного пальца.

Но вот муха насажена снова. Заброс. Поклевка. На этот раз уже более осторожно вывожу крупного хариуса.

Дождь льет как из ведра, в нескольких шагах едва различаешь предметы. Поклевку чувствуешь по характерному рывку, передающемуся от удилища на руку. Молнии прорезают небо, гремит гром. Одежда промокла до нитки, но я ничего не замечаю.