Раиса Лыкосова - Встретимся на высоте

Прижавшись к столбу, Натка затравленно оглянулась.

— Прочь! Растопчу! — наливаясь багровой краской, закричал Баянов. — Змеиный выкормыш!

Он слишком резко натянул повод, лошадь, встав на дыбки, заплясала по двору. Тут же Баянов осадил ее и рысцой направил к воротам. Увидев надвигающийся серый круп Герки, Натка невольно отвернула лицо и еще сильнее прижалась к столбу.

Два сильных удара плетью пришлись по спине, едва не сбили с ног, но Натка успела вцепиться в мочальную петлю и повисла на ней всем телом.

Последнее, что увидела и почувствовала она: Баянов, свесившись с седла, пытался вырвать у нее петлю. Потом что-то черное холодно блеснуло в зажатом его кулаке перед самыми глазами Натки.

Когда подбежали люди, она лежала в прибитой дождем пыли у ворот. Голова упиралась в нижнюю жердь изгороди и была чуть приподнята. Русые волосы и бледное веснушчатое лицо смочены кровью. Яркая струйка крови, стекая по скуластой щеке и по подбородку, капала на платье и красила белый батист алыми пятнами.

Не видела Натка, как подсыхающая пыль взметнулась над полевой дорогой, ведущей к лесу.

Уже скакали по ней верхами вслед за Баяновым Коля-Герой, бойцы, Клавдя и с ними несколько сельских юнцов, в том числе и Толя.

Не слышала Натка выстрелов. Не видела и того, как в сумерки привели в починок Баянова, как этой же ночью увезли дезертиров в райцентр.

Не помнит Натка и того, как приезжала в Кукуй фельдшерица и обрабатывала ей рану на голове от удара наганом.

— Вот вам и Курица Мокрая! — услышала Натка знакомый голос.

«Уж эта Тонька!.. Опять меня Мокрой Курицей ругает…»

— Это ты, Тонька? — едва слышно спросила Натка.

— Я, — сказала Тонька.

— Это мы, — сказала Валька. — Я тебе мячик резиновый принесла.

Кровать вынесли и поставили на поляну под тополями, и Натке хорошо было видно все, что делалось во дворе. Баба Настя и Тонька на траве, рядом с горящим уже таганком, чистили в тазу свежую рыбу. Коля-Герой, Егорша и Толя развешивали на изгороди мокрый бредень. Валька поддерживала огонь и следила за закипающим чайником.

Удивительно приятным и свежим был в этот вечер запах мокрой крапивы, речной рыбы и смородинного чая. И от всего, что Натка видела и слышала: от радостно снующего около ее кровати щенка Кубика, от мягкого бормотания тополей, от потрескивающего под таганком костерка, от серьезных и спокойных лиц взрослых, от тишины душистого июльского вечера Натке стало хорошо и покойно. Исчезли и боль, и страх и тревога — все то, что неотрывно стояло рядом с их домом в последние, особенно тяжелые для их семьи месяцы.

Синие тучи уплывали за поля и за лес, куда-то далеко-далеко. Они уже не сталкивались, не громоздились друг на друга, а были так же спокойны, как этот летний вечер.

У горизонта тучи были похожи на далекие синие горы. Лишь в двух местах их ровную синеву разрывали желтые полосы, как будто там рядом текли две реки. И сквозь желтые полосы, откуда-то сверху, прорывался ослепительно радостный оранжевый свет.

Подошла баба Настя, поправила Наткино одеяло и засморкалась в фартук, украдкой вытирая глаза.

— Баба, посмотри, какая заря! — переполненная покоем и тишиной, радостно сказала Натка.

Баба Настя посмотрела на запад, еще раз поправила одеяло.

— Кубовая заря! Вот и слава богу. Похолодает теперя, до ильина дня гроз не жди.

— Что Коля-Герой про войну сказывал?

— Сказывал, что немца на запад наши шибко погнали. Очнулась, матушка, ну, слава те осподи! Сейчас ухой тебя потчевать будем, — баба Настя наклонилась к постели и провела вздрагивающей ладонью по выгоревшим Наткиным волосам. — Как жара и грозы кончились, так и войне опосля придет конец.

Баба Настя ушла в дом за посудой.

«Быстрей бы война кончилась, — озабоченно подумала Натка и скосила глаза на лежащий у изголовья серый резиновый мячик. — Все работа да заботы разные. Увезет Валька, и поиграть не успею».

Меняло краски, отгорало спелое лето. Рядом с неблекнущими зелеными иглами елей солнечными брызгами засветились листья тополей и кленов. На синей полосе дальнего леса кое-где начали проступать желтые пятна. И давно уже в желтый цвет перекрасило солнце хлебные поля, над которыми с рассвета дотемна теперь звучали голоса людей, ржание лошадей, стрекот жнеек, рычание трактора, присланного из МТС на время уборки урожая.

С сентября у Натки и ее подружек начиналась новая жизнь: учиться им предстояло в селе Танып, в семилетней школе. Ожидаемые перемены радовали и волновали.

— За девять километров ходить станем. И все по лесу, — с тревогой говорила Натка.

— Ничего, — бодро откликалась Тонька. — Зимой побежим на лыжах. С угору-то как ласточки понесемся.

— На лыжах — здорово!..

Только Валька не выражала ни радости, ни тревоги. Молча слушала она разговоры подруг. Может быть, виделось ей в это время красивое трехэтажное здание с табличкой у входа: «Ворошиловградская средняя школа № 7 имени А. С. Пушкина».

Толя работал на жнейке, стараясь ни в чем не уступать взрослым. Он почернел от загара, его худое лицо еще больше осунулось, а светло-русые волосы совсем побелели. Бригадир полеводов Женя Травкина, замечая, что паренек выбился из сил, решительно ссаживала его со жнейки и отправляла домой отсыпаться.

На этот раз она строго приказала:

— Отдыхать сутки. Раньше я тебя к жнейке не подпущу. На кого похож, Кащей Бессмертный!..

Толя спал ночь, а утром сказал Натке:

— У тебя до обеда много дел? А то, может, по ягоды сходим?

Предложение было неожиданным: Толя давно уже отрешился от детских забав, к которым относил и походы в лес за малиной и земляникой.

— Ага. И Тоньку с собой возьмем. И Вальку. Ладно?

Толя подумал, сурово нахмурил пшеничные брови, потом сказал:

— Если бригадир отпустит, ладно.

— Отпустит! — крикнула Натка и бросилась созывать подружек…

Толя повел их по той самой дороге, по которой когда-то баба Настя и Натка вышли к избушке Лизы-быргуши. Но до избушки они сейчас не дошли, свернули на какую-то известную Толе тропинку, и вскоре их уже окружал лес.

— Ура! Малина! — закричала Тонька, разглядев в зелени алые ягоды. Но Толя остановил ее.

— Это что за малина! — сказал он. — Идемте дальше, я вас на такое место приведу!..

Чем дальше они шли, тем гуще, дремучей становился лес. Тропа пропала. Колючие лапы елей стелились по земле, переплетались, мешали идти, больно стегали по ногам. Место было неровное, чередовались крутые спуски и подъемы.

— Куда это мы бредем? — сердито заворчала Тонька. — Куда нас волокешь-то? Ноги у нас что — казенные?

— Терпи, казак, атаманом будешь, — усмехнулся Толя.

Тонька еще что-то ворчала, потом утихла. Теперь девчонки молча шли за Толей, след в след, спотыкаясь о какие-то коряги, валежины, бурелом, тяжело дыша от усталости. Деревья росли так тесно, что порой приходилось буквально продираться сквозь переплетения ветвей. Лучи солнца не проникали сюда. Неподвижный, пропитанный смолистым запахом воздух казался густым и липким.