Сергей Сартаков - А ты гори, звезда

Дубровинский стиснул ладонями виски. Что побег? Невозможность побега. Попал он в ссылку совершенно нелепо, не успев в России сделать ничего — вот что всего тяжелее! Но и еще тяжелее, может быть, — это знать о словах Ленина, обращенных к недавнему совещанию членов ЦК, находящихся за границей: «Восстанавливать ЦК в России (после опыта Инока, Макара — то есть Ногина — и других) из старых лондонских цекистов — есть работа на полицию. Попытки собрать теперь кандидатов в России, чтобы восстанавливать там ЦК, могут исходить лишь от сторонников Столыпина. Полиция знает всех кандидатов и караулит их, как доказали провалы Иннокентия и Макара дважды и трижды…»

Все это действительно так. И он, Дубровинский, Инок, своим примиренчеством на январском пленуме, выходит, поработал как раз на полицию, оказался «сторонником Столыпина». Что посеешь, то и пожнешь. Горькая ирония судьбы! Стремиться собрать все силы партии в единое целое и именно этим нанести ей наибольшие потери. Потому что ликвидаторов-меньшевиков и всех других оппозиционеров полиция не ловит, бросает в тюрьмы, гонит в ссылки лишь большевиков, включая и примиренцев. И численный верх в руководящих органах партии теперь захватывают меньшевики. Как прав был Ленин, отговаривая его от поездки в Россию!

От окна тянуло холодом. Лукерья Филипповна не успела позатыкать тряпками щелочки. Непогодь навалилась внезапно. Двойных рам здесь не знают, стекло стоит дорого, а дров не жаль — топи железную печь сколько хочешь. Впереди еще три долгих зимы. Если не побег. И если хватит сил выдержать это тяжкое одиночество.

Одиночество — не безлюдье; люди вот они, здесь, в Баихе, и на соседних станках, общение с ними тоже возможно; одиночество — в устранении от большой работы. Какое практическое значение для партии имеет толчение им воды в ступе с Трошиным, Гендлиным, Коганом? Доброе общение с Денисовым, Шадриным, Трифоновым и Захаровым? Сколь серьезное значение имеют политические кружки из ссыльных, сколоченные при его усилиях, едва ли не на каждом станке? Да, конечно, это помогает людям не поддаваться обывательщине, заботам лишь текущего дня, засасывающим со страшной силой. Но это, говоря грубым языком здешних охотников-промысловиков, все равно что кормить собаку-лайку, у которой перебиты ноги. На белку с ней уже не пойдешь. Настоящий революционер должен не коротать вечера за дебатами вокруг азбучных истин, а действовать, действовать. Или…

Людмила Рудольфовна хорошо его понимает. Удивительна энергия и изобретательность, с какими она здесь пыталась найти путь к побегу. Надежный путь, ведущий вновь к большой работе, а не к новому аресту и тогда еще более строгой ссылке, а может быть, и каторге. Проверены были все варианты: и зимний и летний; пеший и на подводах; на лодке и на пароходе; со щедрыми подкупами и на доверии. Но тщетно: зловещий «расклад», сделанный когда-то Степанычем, оставался непоколебленным: «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево…»

С этим она и уезжала. И не утешала надеждой на близкую волю, а только умоляла: «Держитесь, держитесь, Иосиф Федорович, не падайте духом! Верьте, скоро начнется новый подъем революции и все переменится!» Ему ли не верить в это! Не на его ли обязанности добиваться такого подъема! Но пока огоньки революции все гаснут и гаснут.

Он встал, прижался лбом к холодному стеклу окна. И поразился. Снега уже нападало так много, что под его слоем потерялись все ближние предметы, а белые крупные хлопья, как испуганные чайки, летели и летели над землей. Вчерашняя тусклая осень решительно сменилась всевластной зимой. Сумеет ли пароход убежать от нее? Ах, зачем оттягивала Людмила Рудольфовна свой отъезд до последнего рейса!

Тихо ступая по застланным полынью доскам пола, Дубровинский прошелся по комнате. Вот там в углу, за ситцевой занавеской, ее кровать, занятая у кого-то из соседей. Дед Василий с бабкой Лукерьей удивлялись: «Муж и жена, а спать ложатся врозь. Согласья, что ли, нету? Опять-таки между собой не пререкаются, и всякого добра ему супружница сколько с собой привезла. Любит». Не спорить с ними, приходилось только улыбаться. А «добро» — это главным образом книги и книги. Среди них, сказать смешно, даже руководство по кулинарии знаменитой Молоховец. А к нему в придачу, еще смешнее, набор эмалированных кастрюль… Потом и сама Людмила Рудольфовна, хохоча, разводила руками: «Ну, никак не думала, что летом здесь пищу готовят только на костре, а зимой в русской печи. И там и там, конечно, эти милые кастрюльки сгорят. А Молоховец может еще и пригодиться. В ее рецептах не только бланманже и страсбургские пироги». Менжинская на целых три месяца внесла в этот дом свет и веселый смех.

Ему припомнилось, как ее угощали хозяева щедротами Енисея. Принесли чем-то доверху наполненный большой берестяной «чумачок» и деревянную ложку: «Отведайте». — «Что это такое? — в недоумении спросила она. — Черная икра?» — «Цветом черная, а ничего, вкусная. Да вы отведайте». — «Прямо ложкой?» — «Так, а чем же еще? Ну, калачом поддевайте. К пальцам-то она прилипчива». И после долго смеялась Людмила Рудольфовна над «прилипчивостью» икры и говорила, что, оказывается, в туруханской ссылке жить совсем неплохо, если черную икру здесь, словно гречневую кашу, большими ложками едят.

Да, конечно, летом голодно не было, только надоела смертельно все рыба и рыба, пока грибы и ягоды да кедровые орехи не пошли. Зимой похуже. Но в сытости ли дело? Старожилы не плачутся: тайга-матушка кормит. И вообще ее богатства неисчислимы, окажись они только в руках людей, добывающих эти богатства, а не «прилипай», как черная икра к пальцам, к толстым кошелькам перекупщиков. Ссыльных здесь пугает не голод, не свирепые морозы зимой и не «гнус», таежная мошка с комарами летом, — от всего этого защититься можно, — пугает бессмысленность и пустота медленно проползающих дней.

Он все ходил и ходил по комнате, припоминая то забавные, то драматические эпизоды минувшего лета.

Отлучилась в Монастырское на денек-другой Лукерья Филипповна, дед Василий хотел покликать соседку, справить неотложные домашние дела, а главное — хлеб испечь. Стремясь расположить к себе деда Василия и подчеркнуть, что ей, хотя и городской жительнице, по обязанностям жены, такие дела тоже не чужды, Людмила Рудольфовна храбро заявила, что все заботы по дому возьмет на себя. И действительно, с мелочами она управилась быстро, а затем, сверх программы, заглядывая к Молоховец и пустив в ход привезенные с собою пряности и приправы, приготовила отличное жаркое из диких уток, подстреленных дедом Василием на ближнем озерке, и совсем необыкновенное творожное блюдо, которому никто не смог подобрать достойного названия. Дед Василий ахал восхищенно: в жизни он не едал такого.