Сергей Сартаков - А ты гори, звезда

Он замолчал. Воцарилась звенящая тишина. Только скрипело перо, которым министр подписывал бумаги.

— Надо понимать, что Зубатов после осуществления всех предлагаемых им реформ примет на себя почетные обязанности председателя общества покровительства домашним животным. Охранному отделению делать будет нечего, — подперев жирные щеки ладонями, самодовольно проговорил фон Валь.

И бросил беглый взгляд на Сипягина. Тот спокойно поскрипывал пером.

— Если моя скромная работа в нынешней роли заслуживает какого-либо признания, я попрошу тогда дать мне возможность значительно расширить летучий отряд филеров, — невозмутимо отозвался Зубатов. — Привлечение рабочих масс на сторону правительства еще не означает, что революционные идеи и их проповедники тут же иссякнут полностью. С ними придется продолжать долгую борьбу. Но тогда — с несомненной уверенностью в полной победе.

Сипягин отложил перо в сторону. Потеребил пальцами седеющие бакенбарды. Заговорил очень сухо:

— Благодарю, господа! И резюмирую. В новых предложениях Сергея Васильевича есть много привлекательного, как и в любых мечтаниях и фантазиях. К этому больше пока ничего не добавлю. Устав рабочих общества утвержден, всемерно поощряйте их деятельность. Штаты охранных отделений нужно увеличить, революционная зараза продолжает расползаться, факт несомненный. Сергею Эрастовичу следует быть поэнергичнее. И при надобности, не стесняясь, применять силу и силу. Евангельский завет «Ударившему тебя в правую щеку подставь левую» со скорбью приходится читать иначе: «Ударившего тебя в правую щеку бей без жалости по обеим щекам». Ну, а виселицы… — Он помедлил. — Думаю, здесь нет предмета для спора.

Это все можно было понять уже как завершение общего разговора. Зубатов приготовился встать и попросить позволения удалиться. Но, заметив его движение, Сипягин сделал знак рукой. Ему и всем остальным.

— Сергей Васильевич, вот передо мной весьма нелестное заключение Пирамидова относительно поведения некоего Гапона. Поскольку Гапон — лицо духовное, все бы это, естественно, следовало направить в синод обер-прокурору Победоносцеву, однако здесь есть ссылка на существующие якобы между Гапоном и вами связи. Что вы можете сказать?

— Только одно, Дмитрий Сергеевич: Гапон действительно мой человек. Очень талантливый, очень полезный, а в будущем — чрезвычайно обещающий. Могу лишь удивляться Пирамидову, почему он прежде не спросил меня. Зная же…

— Довольно, — сказал Сипягин. И крест-накрест перечеркнул бумагу. — Даже волос не упадет с его головы.

Еще несколько раз поставил свою подпись.

— Сергей Эрастович, а этот вопрос, пожалуй, к вам. Вот на препроводительной вятского губернатора вы пишете: «На благоусмотрение его высокопревосходительства». Но ваше-то мнение, ваше? Речь идет о Дубровинском, высланном в город Яранск под гласный надзор. Мне это имя попадается уже не первый раз.

— Простите, Дмитрий Сергеевич, — виновато сказал Зволянский, — но этот Дубровинский, мягко говоря, забросал вятского губернатора жалобами и прошениями по самым различным поводам, а губернатор, в свою очередь, забрасывает ими нас. И поскольку в данном случае губернатор не внес никаких рекомендаций…

— Их должен внести лично министр? — сердито спросил Сипягин. — А ваше мнение?

— Это уже повторное прошение Дубровинского относительно перевода для отбытия оставшегося срока ссылки в одну из южных губерний. На первое его прошение, поданное в прошлом году, ответ не был дан ввиду…

— Я спрашиваю: ваше мнение? — уже с угрозой в голосе повторил Сипягин.

— Посчитал бы справедливым отказать. Срок ссылки Дубровинского заканчивается в июле тысяча девятьсот третьего, то есть через год с небольшим. Стоит ли? — Зволянский не мог разгадать, какое именно его мнение хотел бы слышать министр.

— Позвольте, Дмитрий Сергеевич, — вмешался Зубатов. — Относительно Дубровинского. Я бы сказал: это мой «крестник». Он из Курска. Был по моим проследкам арестован в качестве одного из руководителей «Московского рабочего союза». Весьма деятельная фигура. Но мне глубоко симпатичная.

— Из Курска? — что-то припоминая, переспросил фон Валь. — Помилуйте, Дмитрий Сергеевич, так не этот ли самый Дубровинский меня однажды поставил в идиотское положение?

— Я не был бы удивлен, — вполголоса сказал Зубатов. Но не решился слишком затянуть паузу и закончил: — Потому что Дубровинский, которого я знаю, это сделать способен с любым.

Сипягин измученно откинулся на спинку кресла.

— Ну, расскажите, — попросил он фон Валя. — Для разрядки. Это, наверное, будет весело. Сегодня какой-то ужасно мрачный день.

— Я не умею рассказывать анекдоты, — замялся фон Валь, — да это, собственно, и не анекдот. Но, пожалуй, такое я не забуду и через тысячу лет. Когда я был еще курским губернатором, получаю невероятно гневное письмо за подписью некоего Дубровинского. В нем говорилось о бесчинствах, которые творил волостной старшина Польшин в селе Кроснянском. Этот Польшин, выбивая недоимки, обливал распятых на стене мужиков ледяной водой из колодца до тех пор, пока они не теряли сознание. И это, припомните, во времена страшного голода. Общественное мнение и без того накалено. Вся эта история может просочиться в печать, в мировую прессу. Разумеется, я распорядился о проверке. Факты подтвердились, и Польшин понес строжайшее наказание. Это прошло во все газеты. Что ж, отлично. А позже выяснилось, что Дубровинский — сопляк, всего лишь ученик реального училища. У меня же тогда почему-то фамилия эта ассоциировалась с каким-то крупным деятелем. Теперь смейтесь, Дмитрий Сергеевич! Мать сопляка Дубровинского шила прекрасные шляпки, в том числе и для моей супруги. Вот откуда вошла в мое сознание эта фамилия.

— Возможно, что вы читали также и Пушкина, — сочувственно заметил Зубатов, — у него есть повесть о наводящем страх на всю округу благородном разбойнике Дубровском. А это почти Дубровинский.

Фон Валь в ответ прошипел что-то непонятное. Сипягин рассмеялся. Заулыбались и все остальные, применяясь к смеху министра.

— Ну, хорошо, господа, — отсмеявшись, сказал Сипягин и вновь склонился над бумагами, — а что же делать с Дубровинским? Вот, я вижу, приложено свидетельство врача яранской больницы: «…страдает начальным периодом бугорчатки легких… повторным лихорадочным состоянием и прогрессирующим истощением… Для предотвращения развития болезни я нахожу необходимым для Дубровинского переезд на жительство в какую-либо южную губернию…» Прошение самого Дубровинского написано весьма корректно, вятский губернатор действительно никаких рекомендаций не вносит, однако и порочащих поведение поднадзорного сведений также не приобщает. Вот еще отзыв яранского исправника: «Дубровинский ныне состоит в браке с поднадзорной же Киселевской, имеет ребенка…»