Николай Олейник - Жилюки

С весной прибавилось и работы в школе. Заканчивался учебный год, а под конец всегда набирается всякой мороки, тем более когда у тебя ни твердых программ, ни учебников, ни тетрадей, да еще и колхозу нужно помогать.

— Вы там, Галина Никитична, не очень на парнишек обижайтесь, — не раз говорил ей председатель колхоза Гураль. — Пускай лучше к делу привыкают.

Он имел в виду тех, переростков, наобещал им трудодней, чтобы только не чурались конюшен да мастерской, где всегда ощущалась нехватка рук.

— Если кого и упрекать, — отвечала ему Галина, — так это вас. Да еще Хомина, сельсовет. Сколько можно строить школу? Мучаем детей, а вы и ухом не ведете.

— Знаю, знаю, — отмахивался председатель. — Она мне уже — слышишь или нет? — вот где сидит, — показывал на затылок.

— Если бы сидела, поскорее сбросили бы. А то тянете.

— Дай, дочка, закончить сев да с огородами управиться. Если бы только и хлопот что одна школа!.. Ты вот что, — предложил он однажды, — могилы у нас, видишь, так, может, вы с детишками того… Весна все-таки, май, как ни есть — праздник. А там и — Победа, пять лет как-никак.

Галина слушала его и удивлялась: сельский дядька, хозяйственник, что ему школа, учителя, ученики? Больше навоза, ремонт, лишь бы в исправности все было да лошади накормлены… Ан нет! Гураля, оказывается, волнует и школа, и память о погибших, и их учительская судьба, — по собственной инициативе сказал как-то, что вот-вот возьмутся за строительство школы.

— Не знаю, как ты, а лично я не намерена сидеть в этой глуши, — заявила подруга Людмила, когда Галина рассказала ей об обещании председателя.

— Убежишь?

— Нет, просто уеду. Подам заявление в районо и уеду.

— А если не отпустят?

— Выйду замуж, — не задумываясь, выпалила. — Не для того двенадцать лет училась, чтобы месить эту грязь.

Галина не стала спорить — таких только жизнь поставит на путь истинный, уговоры здесь напрасны.

— Хорошо, оставим эту тему, — сказала. — Будет видно. А сейчас давай готовиться к воскреснику.

— А зачем к нему готовиться?

— Хочу, чтобы он прошел не так себе, не по принуждению.

— А не хватит ли бередить раны? Людям и так больно — столько погибло, такие руины…

— Нет, не хватит, — твердо ответила Галина. — Народ никогда не забудет то, что пережил.

— Теория, — сказала подруга. — Но пусть будет по-твоему.

Воскресенье выдалось облачное, хотя и без дождя. С утра собрали старших на площади, на том самом месте, на котором сельчане встретили свой смертный час; потом школьники вместе с учителями направились к могилам.

Сельское кладбище — место не менее важное, чем само село. Сюда человек приходит после всех своих трудов и дней, — праведных и неправедных, известных и никому не известных поступков, которые определяют его человеческую и гражданскую сущность. Собственно только с нею, сущностью, человек и оказывается здесь, потому что все остальное, о чем он заботился и что успел сделать, что остается, должны продолжать (или же уничтожать, если того заслуживает) другие. Такова мудрость жизни.

Местом вечного покоя великоглушанцы с древних времен избрали широкий песчаный косогор, называвшийся Вырубом. Начинался он сразу же за селом, в конце огородов, окружен был старыми скрюченными соснами. Никто не помнит самого древнего поселенца косогора — можно только догадываться, что был им тот, кто в далекие времена, когда Полесье лишь начинали заселять, одним из первых ступил сюда, в царство лесов, озер и речек, и построил здесь жилье. Видимо, чтобы определить свое место среди безбрежной глухомани, глуши, он назвал ее Великой, подчеркнув тем самым ее величавость и важность.

С тех пор много глушан похоронено здесь; кое-где на кладбище уже и тесно, приходится тревожить старые, проросшие корнями кости; случалось, десятками ложилось здесь воинство, однако такого, как тогда, в тот судный день, здесь еще не видели. После карателей тогда остались сотни убитых, будто смерть неизвестно за что, за какие провинности учинила над жизнью свою жестокую, неслыханную расправу. Трупов лежало столько, что ни о каких гробах не могло быть и речи. Да и кто бы делал их, когда большинство, если не все, мужчин полегло от пуль эсэсовцев. Те, что уцелели, чудом остались в живых, и кому надлежало теперь позаботиться о мертвых, брали их, укладывали на дне устланной соломой ямы — один за одним, слой за слоем легли в землю пахари и сеятели, косари и молотильщики, плотники, сапожники, портные. И выросла у входа на кладбище, на свободной опушке, высокая могила, названная братской. Увенчивал ее деревянный обелиск с красной звездой, по склонам уже вырос пырей — самая сильная из полевых трав, а внизу, вокруг могилы закурчавился барвинок.

— Галина Никитична, а правда, что снова будет война? — спросил учительницу мальчишка, из тех, переростков.

Он подносит куски дерна, которые поодаль нарезают девочки, руки его в земле. Услышав вопрос, притихли и другие. Будет ли война?

— Нет, дети. Слишком дорого люди заплатили за мир, чтобы уступить его.

— А почему же говорят?..

— Кому-то выгодно говорить. Но это наши недруги, их значительно меньше, чем тех, кто отстаивает мир.

Неужели же и этим вот детям придется отстаивать его такой дорогой ценой?

Через час-другой убрали прошлогоднюю траву, подновили дерн и пошли гурьбой посмотреть обелиски, кресты, просто вросшие в землю могилы. Уже, наверное, неизвестно и чьи. Пройдет десяток лет, и вишенники, разросшиеся из хрупких, когда-то высаженных у изголовий вишенок, поглотят их, затянут, переплетутся внизу корнями, вверху — зелеными кронами; а потом, до середины лета, будут сверкать бархатными ягодами. И под этими кронами скроются и люди, и их дела, и их доблести…

Несколько мальчишек остановились у чьей-то могилы.

— Вот мой дядя, — похвастался Проц.

Галина прочитала: «Федор Емельянович Проц. 1901—1939». Наверное, о нем рассказывают в селе. Отчаянной смелости человек был!

— Его в тридцать девятом, перед освобождением…

Нет, не умер ты, Федор Емельянович. Племянник вот помнит, гордится. А у него тоже будут дети. Добро не исчезнет бесследно.

Остаток выходного дня Галина посвятила себе. Отпустила детей и, уже не заходя в контору, пошла домой. Близился вечер. Марийка только что возвратилась с работы, хлопотала по хозяйству.

— Не помочь ли вам? — спросила Галина.

— Нет-нет, что мне тут помогать? После фермы это уже как отдых. Воскресенье, вы малость отдохните, а то все на ногах. Скоро Андрей придет, ужинать будем.

— Так я тем временем голову помою… — Схватила ведро, принесла воды, налила в чугуны и — в печь, к огню.

— Корыто возьмите.

Вдвоем помыли голову, а потом Галина закрылась в боковушке и давай плескаться. Давненько припасен у нее кусочек пахучего мыла, родители прислали, — вот и не нарадуется. Кажется, будто в детство свое вернулась.