Николай Олейник - Жилюки

Дрезина прогремела мостом, перекинутым через реку Стоход, миновала небольшое, поросшее кустарником болото. Колея дальше пошла по полям. Сквозь маленькое оконце Степан смотрел на свой буйнозеленый край, и сердце его сжималось от горечи. «Только-только начало все прорастать добром… Только ведь взялись по-настоящему за дело…»

До Копани оставалось километров десять, как вдруг небо в той стороне расцвело разрывами зенитных снарядов.

— Опять началось. Не дает ни минуты отдыха, — сказал кто-то из рабочих.

По небу шарили быстрые руки прожекторов.

— И зачем они им подсвечивают? — недовольно проговорил один из ремонтных рабочих. — Сбить не собьют, а себя обнаружат.

— Служба, — высказался другой. — Такая у них служба.

— Освещают цель, — добавил Жилюк.

Впереди по ходу поезда взметнулись несколько гигантских огненных снопов. Они вздымались все чаще, а в небе все гуще вспыхивали огни разрывов. Земля, притихшая от усталости, заохала, застонала, поднималась заревами пожаров. Взрывы то приближались, то отдалялись, то ослабевали, то раздавались с новой силой. Моторист сбавил скорость, дрезина прокатилась несколько десятков метров и остановилась.

— Посигналь им, — сказал моторист и ткнул рабочему фонарик. — Дальше не поедем.

Рабочий грузно спрыгнул на насыпь и пошел навстречу поезду. Вскоре он возвратился.

— Остановились, — сказал глухо.

— До города отсюда далеко? — спросил Степан.

— Километров пять. Здесь рядом шоссе, но вряд ли сейчас кто-нибудь туда поедет.

Из дрезины вышли все, собрались на насыпи и смотрели на город, бушевавший пожарами.

— Перемесит, проклятый. Опомниться не даст.

У эшелона, стоявшего совсем близко, суетились люди. Уже рассвело, и было видно, как некоторые выносили из вагонов чемоданы, ссаживали детей.

К дрезине подошли несколько человек.

— Надолго стали?

Никто не торопился с ответом.

— Разве не видите? — наконец сказал кто-то из ремонтников, — Может, и совсем не поедем. Колея, видать, начисто разбита.

— Скажите там, чтоб не шатались у вагонов, — посоветовал моторист, — могут заметить, и тогда…

«Пойду, пожалуй, — соображал Степан. — Застряли, видно, надолго». Он еще немного постоял в нерешительности и, не говоря никому ни слова, спустился с насыпи.

Разлучаться со смертью, когда ты уже решился принять ее, — не так-то просто. Андрона Жилюка втянули в кузов грузовой машины, и он уже приготовился крикнуть в толпу свои последние слова. Это он решил твердо, а все остальное, что творилось кругом, было каким-то смутным, страшным сном. Поэтому Андрон не сразу сообразил, почему руки, так цепко державшие его, вдруг ослабли, солдаты встревожились, куда-то побежали, стреляя из автоматов, толпа на площади заколыхалась. В ушах — трескотня выстрелов, крики, а он стоял под виселицей на необычайно зыбком помосте, готовом в любую секунду выскользнуть из-под его ног. Андрон стоял, мужественный и сильный, и до его сознания никак не доходили крики односельчан:

— Андрон! Бегите! Удирайте!

Что-то горячее обожгло ему руку выше запястья, и Жилюк опомнился, сообразил, где он и что с ним.

— Прыгайте, — дернула его за рукав Анна и соскользнула с кузова.

Или ее рывок, или какая-то иная сила толкнула Андрона, но он чуть ли не мешком свалился на землю. Хорошо, что в последнюю секунду придержался здоровой рукой за борт.

Чудно́! Он еще живой! У него даже рука болит повыше кисти… Живой! И он во весь дух пустился бежать, прячась за хатами. А кругом кричали, трещали автоматы, свистели пули, с ревом рыскали мотоциклисты…

…К вечеру, когда немцы, не поймав «партизан», подожгли еще несколько дворов и поспешно уехали, глушане собрались в бывшей графской усадьбе.

— Что же нам делать? — спрашивали друг друга.

Между ними не было ни Гураля, ни Степана. Придавленный горем старый Жилюк сидел на каком-то комельке и поглаживал висевшую на перевязи руку.

— Не сегодня завтра фашисты снова сюда придут, — сказал Хомин.

— Известно, — добавил кто-то, — так они нас не оставят.

— Ну, а пока есть время, надо приготовиться да встретить их как следует.

— Чем?

— В своей хате и стены помогут, — ответил Хомин. — Надо бить их, проклятых, чем попало. Иначе — гибель!

В дальнем конце подворья из прибрежных зарослей вынырнули две фигуры. Постояли, осмотрелись и начали быстро приближаться к собравшимся.

— Это Устим, — раздался чей-то голос.

— С ним еще кто-то…

— Вроде бы Андрейка… Андрон, вон и твой меньшой объявился.

Жилюк вяло поднял голову, равнодушно посмотрел на идущих. Взгляд его был холоден, как лед.

— А где же Анна? — послышались голоса.

Отсутствием Анны был взволнован, видимо, и Гураль. Когда он окинул быстрым взглядом собравшихся и не увидел среди них ту, которую больше всех желал видеть, обессиленно опустился на комель рядом с Андроном. Автомат положил себе на колени.

Оба — и он и Андрей — были забрызганы грязью, потные и усталые. Все смотрели на них молча. Устим нарушил молчание, обратился к Хомину:

— Что хорошего скажешь, Иван?

— Да вот советуемся, — ответил тот. — Оружия нет.

— А это что? — Гураль поднял свой трофей. — Автомат. Новый, последнего образца… А был он у меня?.. Правда, Андрейка вот, — кивнул на парня, — имел карабин, да помалкивал.

Андрей смутился и покраснел.

— Я его еще в тридцать девятом спрятал, — сказал виновато. — А потом боялся признаться.

— Оружие будем добывать, — поднялся Гураль. — Будем бороться. Власть остается в наших руках, нам ее и защищать. Трудно будет. Но другого выхода нет. Сейчас разойдемся, а в полночь все снова соберемся здесь. Время не ждет, враг может появиться с часу на час.

— Как с имуществом… колхозным, с коровами? Не оставлять же…

— Все раздать людям. Иван, — обратился Гураль к Хомину, — составьте списки, что там кому, и проследите.

Легкий шум прошел по собравшимся.

— Часть скота надо в лес угнать, — добавил Устим. — Дойных коров раздайте, а молодняк — в лес. Подальше от чужих глаз.

— А «ХТЗ» куда? — отозвался тракторист. — Что с ним делать?

Гураль задумался.

— Может быть, тоже куда-нибудь в лес, — предложил Хомин.

— Пусть пока постоит, — неуверенно проговорил Гураль. — Подумаем… Пусть пока так… Ну, а теперь по домам, — сказал уже тверже. — Только без шума, без суеты.

Глушане прощались с трактором. Вычищенный, отдохнувший после весенних работ, он стоял на берегу озера, поблескивал в лучах заходящего солнца. Тракторист с несколькими мужчинами заботливо обматывали машину веревками.

— Хороший был конь.

— Исправный! Только-только разгулялся!

— Сколько бы мог еще земли вспахать…