Михаил Слонимский - Повести и рассказы

Билибин взглянул на пылающий поселок. Там, в пламени, все эти отчеты, акты, чертежи. Они уничтожены бомбежкой, пожаром. Они погибли.

А Шерстнев говорил:

— Так ты уезжай с ней. И успокой Леночку. В крайнем случае скажи, что я тоже уехал.

— Хорошо, — кратко ответил Билибин и пошел.

Мост стоял нерушимый, не поврежденный ни бомбами, ни снарядами. Метрах в пятидесяти вверх по течению возник уже объездной понтонный мост, возведенный саперами, — параллельный железнодорожному и шоссейному, соединяющему берега тоже метрах в пятидесяти от железнодорожного, но только вниз по течению.

Эта скученность привела на память Шерстневу споры о наиболее целесообразном расстоянии между параллельными мостами. Как желанную гостью, принял Шерстнев сейчас эту техническую проблему. Он соглашался, в общем, что пятьдесят метров, пожалуй, минимум возможной дистанции, при которой бомба с любой высоты не грозит двум мостам сразу и не облегчает прицеливания…

Но ничто не грозило мосту. Враг, видимо, и не собирался бомбить его. Ясно — враг намерен пройти по этим мостам, прорвавшись через реку на плечах наших войск. По этому железнодорожному мосту враг хочет гнать свои поезда, он желает использовать работу советских строителей, его, Шерстнева, работу, для уничтожения Советской страны. Все страдания, весь труд Шерстнева, затраченный на восстановление этого моста, могут пойти на пользу врагу, могут быть нагло украдены фашистами.

Так вот какое дело поручает ему первый час войны — уничтожить построенный им мост. Он простился с Билибиным у первого пролета и пошел к сержанту, оглядывая, как с вышки, зеленые отлогие берега, зеленые, еще не тронутые смертью пространства за рекой.

— Я — майор железнодорожных войск, — сказал он сержанту, — майор запаса и строитель этого моста. Я пришел вам помочь. Ваш командир убит?

Сержант Ведерников солидным голосом пояснял Шерстневу, где и как заложены взрывчатые вещества. Он говорил о возможном разрушении моста рассудительно, детально, лицо его, бурое от ветров и солнца, было замкнуто, только глаза, небольшие и светлые, напряженно и тревожно оглядывали знакомое мостовое хозяйство, обреченное на уничтожение.

Все-таки это было как во сне, — ужели надо, вчера только проверив, сегодня взорвать этот стоивший стольких трудов, измотавший нервы, но все же прочно построенный мост? Да, ему предстоит впервые в жизни разрушить нечто, сделанное его руками, — не какую-нибудь неудачную постройку или старую рухлядь, вроде домишки, где раньше жила Леночка, а превосходный мост, который мог бы еще и больше двенадцати лет прослужить людям. Это было противоестественно — и это называлось войной, отличие которой от прежних с первой же бомбы сразу познал Шерстнев.

— Надо и опоры к черту разбить. Я вам покажу сейчас, куда еще надо заложить…

И когда работа была окончена, он сказал Ведерникову:

— Теперь все тут разлетится вдребезги.

Он произнес эти слова со странным и неожиданным удовлетворением.

У станции появились фигуры людей, быстро перебегавших к реке, пользуясь каждым прикрытием.

— Готовься! — скомандовав сержант, и каждый боец тотчас же занял свое место.

Пограничники, передвигавшиеся от станции, были уже совсем близко. Отстреливаясь, они делали перебежку за перебежкой.

Состав из нескольких паровозов и самых разнообразных вагонов и платформ вырвался с запада и пронесся по мосту, за ним промчался еще один смешанный поезд, где пассажирские и товарные вагоны, платформы — все было спутано, сцеплено, видимо, в величайшей спешке.

У въезда на мост стоял Трегуб с винтовкой и гранатами. До самых руин станции протянулась цепь железнодорожников. Их было немного, но на них можно было положиться.

— Танки, — шепнул Ведерников. Пронзительными глазами своими он первый разглядел идущую по низу тяжелую, изрыгающую огонь машину.

Захлопала из рощи батарея, и танк весь окутался дымом. Потом из дыма вырвалось пламя. Второй танк повернул к роще, за ним третий. Эти чудовища шли быстро, непреклонно, неумолимо. Пограничники залегли метрах в пятидесяти от моста. Четвертый танк, продолжавший свой путь к реке, вдруг вспыхнул, и до моста донесся негромкий звук.

— Гранатой… пограничник… — шепнул Ведерников. Он был в крайнем напряжении и все поглядывал на Шерстнева. Уже не минуты, а секунды отсчитывал мозг Шерстнева. Все было отброшено, все забыто, — надо только точно определить миг, когда мост должен взлететь на воздух.

Глядя на страшилищ, бездушно шедших уничтожать, истреблять, сокрушать все живое, все любимое, Шерстнев вспомнил вдруг детские страхи. Но это чувство мелькнуло и пропало тотчас же.

Зенитная батарея била по танкам почти в упор. Второй танк горел. Третий повернул назад.

— Мост-то, может, и не взрывать? — промолвил тихо Ведерников, лежавший в прибрежной осоке рядом с Шерстневым, и Шерстнев понял, что сержант только недавно сменил прозодежду техника на военную форму.

Уже не шли больше поезда. От рощицы отделилась и понеслась к шоссейному мосту снявшаяся со своих позиций батарея. Кони мчались по полю, угоняя орудия. Пограничники, пригибаясь, уже переходили мосты. С ними уходили и железнодорожники.

Батарея проскочила через шоссейный мост.

Пламя рвануло по деревянным стропилам, и глухой стук донесся до Шерстнева — работа другой группы подрывников. Сейчас и понтонный мост будет снят саперами. Пограничники уже отошли от железнодорожного моста на необходимую дистанцию.

Шерстнев обратился к Ведерникову:

— Пора.

И тот дал команду…

Мост разорвало с грохотом.

Когда рассеялся дым, Шерстнев подполз к реке.

Пролетные строения были разрушены так, что для использования больше не годились. Металлический и деревянный хлам валялся по откосам берегов, искалеченными, обрубленными концами своими цепляясь за песок и траву. Наметка нового чертежа привычно мелькнула в мозгу инженера. Но никогда не испытанное им чувство, что восстанавливать нельзя, что строительство здесь преступно, поразило его.

Дымились обломки деревянных частей, торчали из не успокоившейся после взрыва реки мертвые куски металла.

Артиллеристы, подкатив орудия, устанавливали их в ближних кустах. Когда они расстреливали танки и оказались сильнее бронированных, могучих, огнедышащих машин, они невольно представлялись Шерстневу какими-то сверхлюдьми, невиданными богатырями. Но это были обыкновенные люди, запыленные, угрюмые, и один крикнул другому:

— Чего уставился? Чего не видал? Ломай сучья, тебе говорят…

Группа железнодорожников залегла на берегу вместе с пограничниками. Шерстнев увидел Трегуба и окликнул его:

— Виктор Николаевич!