Геннадий Фиш - В Суоми

Каяни. В этом маленьком городке на севере Суоми провел лекарь Элиас Лёнрот свои лучшие годы. Здесь, после многотрудных пеших походов по Карелии, завершил свой титанический труд — «Калевалу».

Начав в Куусало спозаранок свой путь по морозной лесной дороге, мы лишь затемно приехали в Каяни. Я знал, что здесь живет старший брат Вейкко Пеюсти, овеянного героическими легендами.

Еще вечером, въезжая в город, наша заснеженная машина прошла по тоннелю, проложенному под железнодорожной насыпью.

— Это «метро Каяни», — улыбнулся товарищ, сидевший за рулем, — здесь его еще называют «тоннель Пеюсти»…

Навстречу шел пассажирский автобус.

— «Синий Пеюсти», так у нас их называют, — снова сказал спутник.

— Это в честь Вейкко Пеюсти?

— Нет, в память о его отце. Он был рабочий, кожевник, красногвардеец восемнадцатого года. После войны его в Каяни избрали депутатом муниципалитета. Он добился того, чтобы вместо переезда, на котором рабочим у шлагбаума приходилось терять немало времени, проложили тоннель… Он же организовал муниципальное автобусное сообщение внутри города. Его у нас здесь очень любили.

Старший брат Вейкко, Эйнари Пеюсти, с которым меня познакомили в Каяни, пожилой уже, потрепанный жизнью человек, рабочий-кожевник, как и его отец, сейчас работает не по специальности, кладовщиком склада кооперативного союза в Каяни.

Председатель союза, узнав о том, что советский литератор хочет встретиться с Пеюсти, разрешил ему для этого дела отлучиться с работы, и вот мы сейчас вчетвером — председатель кооператива, Аско Сало, секретарь общества «Финляндия — СССР» в Каяни и я — сидим за столиком кооперативной столовой и слушаем медлительный, отрывочный рассказ Эйнари Пеюсти о его брате.

— Да, что и говорить, нелегкая была у Вейкко жизнь. Но он не променял бы ее ни на какое благополучие. Когда мальчику исполнилось девять лет, отца у нас забрали после гражданской войны на несколько лет в концлагерь.

В семнадцать лет Вейкко вступил уже в профсоюз древообделочников и был избран председателем его в Пакисалми. В восемнадцать лет он — член нелегальной, преследуемой партии коммунистов… Едва ему исполнилось двадцать лет, как он за распространение антивоенной, революционной литературы впервые попадает в тюрьму.

У него уже был тогда годовалый ребенок… В восемнадцать лет у нас еще требуется разрешение на женитьбу от родителей. Его дала мать, потому что отец снова находился в тюрьме и брат Урхо тоже. Они были членами партии, работали в военной секции, то есть вели агитацию в армии. А за ними в каземат по тому же обвинению последовал и третий сын — Вейкко. Из трех братьев только мне одному довелось служить в армии — другие в призывном возрасте уже находились в заключении.

Вейкко в тюрьме не терял времени — от старших товарищей он постигал «алгебру революции», изучил шведский язык, добиваясь улучшения тюремного режима, принимал участие в голодовках. И, мечтая о любимой жене, ребенке, о том, как они будут жить семьей после того, как он отбудет свой срок, он в камере начертил план домика, который построит, продумал каждую его деталь, каждую дощечку наличника, каждую ступеньку крыльца.

Между мечтой и делом у Вейкко Пеюсти разрыва не было. Выйдя из заключения, своими руками он соорудил такой домик. И жена его, и дочь вместе с ним жили там. А ведь на свободе-то был он всего лишь один год. А через год он снова должен был оставить семью и дом, так как, по приговору суда, за свою подпольную деятельность был брошен в тюрьму уже на шесть лет.

Вышел Вейкко на этот раз из тюрьмы двадцать пятого мая сорок первого года. Две недели он гостил у меня.

О многом мы переговорили тогда, — вспоминает Эйнари, попыхивая трубочкой. — Девятого июня он уехал в Хельсинки, чтобы разузнать, где находится его жена, что стало с ней и с дочерью… Но он не успел разузнать, схватил воспаление легких и с высокой температурой попал в больницу. Лежа на больничной койке, он узнал о разгроме полицией Общества дружбы с Советским Союзом и о том, что Финляндия вступает в войну как партнер Гитлера… Решение было ясное: немедля бежать, пока охранка, занятая арестами на воле, еще не заявилась в больницу.

Если до тех пор подвижническая жизнь Вейкко Пеюсти мало чем отличалась от жизни тысяч и тысяч идейных людей революционного подполья, то последовавшие за побегом из больницы последние полтора года, — когда, кочуя из одной лесной избушки в другую, преследуемый по пятам полицией, организуя товарищей, подымая их дух, он наносил врагу удар за ударом, — стали достойными героического эпоса.

Люди, жившие с ним в землянках, вспоминают, как, помогая своим усталым товарищам, он готовил им пищу, уступал наиболее удобные места для сна. И физически он оказался исключительно выносливым и сильным. Однажды он вел бой в окружении и вырвался из него, неся на спине больного товарища.

Многие финны возмущались участием Финляндии в войне на стороне Гитлера, но у большинства из них сопротивление войне было пассивным. Они просто не являлись на призывные пункты и скрывались в лесах, где жили в землянках.

Даже по официальной статистике таких «лесных гвардейцев», как прозвал их народ, было к началу 1942 года свыше двух тысяч человек. И число это все время увеличивалось. Но большинство «лесных гвардейцев» и тех, кто к ним примкнул, не знали, что же надо делать дальше… Для этого надо было ясно себе представлять характер войны.

И вот партия поручила Вейкко Пеюсти активизировать деятельность «лесной гвардии», укрепляя ее организационно, налаживать связи, воодушевлять на борьбу, доказывать необходимость такой борьбы.

— Мне довелось в те времена встречаться с Вейкко Пеюсти, — рассказывал впоследствии Арттури Ренгвист. — Я прекрасно помню, как замечательно он разъяснял тогда труднейшие даже для сознательных рабочих вопросы.

— На войну следует ответить войной, — говорил Пеюсти.

И не был бы он Вейкко Пеюсти, если бы слова его отстояли далеко от дела.

Не случайно весной 1942 года на стене станции Рийхимяки было вывешено объявление, обещавшее 50 тысяч марок тому, кто укажет, где скрывается Пеюсти.

Какими спокойными и безопасными показались годы в тюремной камере по сравнению с такими днями свободы, когда надо было уходить из все сужавшегося кольца облав полицейской охоты и одновременно делать свое дело! Но ведь именно для этого он бежал от безопасности каземата, с больничной койки в гущу боя.

Взлетевший в воздух эшелон с гитлеровскими солдатами у станции Тойяла — дело его рук. Это он взорвал немецкий транспорт, пришвартовавшийся к причалам Хельсинкского порта.

— Вместе с братом в этом деле участвовали две девушки. Одна погибла, а другая сейчас работает в кооперативе Конерви в Турку, — говорит Эйнари Пеюсти. — Да мало ли еще что Вейкко сделал в дни войны, — добавляет он.